И вот ребенок блестяще закончил школу, поступил в один из лучших вузов Москвы. И Виктория, и Ханна удивились: почему при таких материальных возможностях не поехать бы учиться в Лондон или Берлин, или… Таких «или» можно приводить до бесконечности. Однако у родителей имелся иной стратегический план: сначала красный диплом в России, потом аспирантура в Оксфорде (к примеру, тут еще не все было решено). Они прочили своему сыну серьезное политическое будущее. Поэтому все в его анкете обязано было выглядеть красиво, достойно, патриотично.

Тоже правда. В услугах Виктории после поступления в вуз уже, понятное дело, не нуждались. С ней очень по-хорошему распрощались, подарили ценный подарок, сказали много добрых слов. А вот немецкого профессора попросили еще несколько лет поучаствовать в совершенствовании знаний молодого человека. Да Ханнелоре только рада была. Она привязалась к умному ученику, живо интересующемуся ее родной страной, ее искусством, литературой, философией, историей. У них даже сложилась традиция: после того, как истекало время урока, они еще минут сорок общались на немецком. Ханночка за временем не следила, ей вопросы юноши доставляли удовольствие. К тому же при таких гонорарах следить за временем было бы даже как-то неудобно.

Закончилась первая в жизни студента-отличника сессия. Наступили каникулы. Все разъезжались, кто куда. Ханнелоре, естественно, полетела домой. А сегодня состоялось у них первое занятие после каникул. Все, как обычно. В конце урока Ханночка вручила мальчику подарок: книгу-бестселлер, которую все в Германии читают и обсуждают. Пусть будет в курсе культурной жизни страны изучаемого языка. Тут же состоялась традиционная беседа о том о сем. Заговорили о каникулярных впечатлениях. Мальчик, конечно же, летал на горнолыжный итальянский курорт. А Ханнелоре рассказала о том, с каким удовольствием проводила время в своей вилле на Ванзее. Ученик о Ванзее не знал ничего и спросил, есть ли там какие-то достопримечательности помимо природных красот.

Ханнелоре, разумеется, начала с вдохновенным энтузиазмом рассказывать об огромном озере к западу от Берлина и о том, что связано с именем этого озера, если говорить о культуре и истории Германии. Каждый немец знает, например, что такое Ванзейская конференция.

– Слышали ли вы об этом? – поинтересовалась Ханнелоре у ученика. Разговор, естественно, велся на немецком, ей приходилось время от времени контролировать, все ли понял ее собеседник.

– Нет, я ничего не слышал о Ванзейской конференции, – отозвался ученик, – расскажите, пожалуйста.

Ханнелоре начала нелегкое для нее повествование. У каждого немца, даже рожденного много позже войны, сидит в душе боль и стыд за прошлое своего народа. С детских лет узнает ребенок о позоре нацизма и о том, что это не должно повториться. Маленькие берлинские жители, видя перед подъездом своего дома, среди брусчатки мостовой, латунные таблички с именами, знают: это имена и даты жизни тех людей, которые во времена Третьего рейха жили в этом доме и были вывезены и убиты из-за своей национальности. Есть подъезды, у входа в которые имеется лишь (лишь!) одна латунная вставка. Один человек. А есть – десять, четырнадцать, пятнадцать! Жильцы целого подъезда прекрасного старинного дома были уничтожены из-за преступной политики Гитлера и его соратников.

Ханнелоре росла в ГДР. Там не так часто говорили о гитлеровских временах. Да, это не должно повториться, но – мы – другие немцы! Мы строим коммунизм вместе с другими странами социалистического лагеря. Мы – против нацизма. Все казалось простым и ясным. Когда Германия объединилась, Ханнелоре почувствовала разницу. О многом в Западной Германии говорили открыто и без недомолвок. И на нее, взрослую, обрушились страшные факты и безысходное чувство стыда.

И вот сейчас она написала для ученика название озера – Grosser Wannsee, чтобы он потом, желая расширить информацию, без труда нашел искомое в Интернете обозначение.

– В январе 1942 года на этом озере, на прекрасной, стильно обустроенной вилле Марлир, состоялось тайное совещание, собрались самые главные функционеры Третьего рейха и национал-социалистической партии, чтобы обсудить важнейшую для них тему: окончательное решение еврейского вопроса, – рассказывала Ханнелоре. – Гитлер поставил задачей избавить Европу от евреев. И вот решали, как это будет делаться. Конечно, и до этого евреев депортировали в «трудовые», как они их называли, лагеря, а на оккупированных территориях уже было уничтожено более миллиона евреев, но все это в целом вопроса не решало.

Итак, на вилле Марлир собрались, так сказать, сливки тогдашнего Третьего рейха, министры, генералы, хорошо образованные люди. И эти люди приняли план выселения евреев Европы на восток в трудовые лагеря, где те постепенно вымерли бы. В протоколе этого собрания говорилось о каторжных условиях, которые должны быть созданы для обитателей концлагерей, вследствие которых, «надо надеяться, большинство умрет».

Каждый участник этого совещания получил копию протокола, в котором, помимо всех остальных деталей планируемого истребления, указывалось окончательное число еврейского населения Европы, которое подлежало уничтожению: 11 миллионов человек.

Когда крах Третьего рейха был уже близок, все участники той встречи уничтожили свои копии протоколов, но одна уцелела, поскольку ее владелец, не успев избавиться от нее, сам попал в лагерь.

Итак, эта встреча и получила позднее название Ванзейской конференции. А сейчас на вилле находится Мемориальный центр холокоста.

Но это не все достопримечательности Ванзее.

Есть, к примеру, популярная вилла Либермана.

– Вы слышали о художнике Максе Либермане? – на всякий случай уточнила Ханнелоре.

Получив отрицательный ответ, она продолжила свое повествование:

– Макс Либерман – один из лучших немецких художников, он был одним из главных представителей импрессионизма за пределами Франции. Вы знаете французских импрессионистов? – уточнила она.

– Конечно, – кивнул ученик.

– Макс Либерман был очень популярен в Германии и как портретист, и как пейзажист. Он руководил Прусской академией художеств, но в 1933 году, за два года до смерти, подал в отставку из-за вмешательств национал-социалистов в сферу искусства. Он написал в заявлении об отставке, что убежден, что искусство не может иметь ничего общего с политикой и происхождением. Да, я забыла сказать, что по происхождению Макс Либерман был евреем.

Так вот, о вилле. Он построил ее в начале ХХ века, чтобы больше времени проводить на природе. Там очень красиво: берег озера, невероятные закаты, дивный розовый сад, вековые деревья. В последние годы жизни Макс Либерман на вилле не бывал. Он безвылазно находился в своей берлинской квартире и говорил: «Я живу исключительно из ненависти. Я больше не смотрю в окно этой комнаты, я не хочу видеть новый мир вокруг меня». После смерти Либермана нацисты принудили его вдову Марту (она была, кстати, очень красивой женщиной, сохранилось много ее портретов кисти не только мужа, но и других художников), так вот – нацисты принудили Марту продать их прекрасную виллу и сделали там представительство Почты Германии, а потом госпиталь.