Боль скоро ушла… Супермен взглянул на часы — было десять часов утра. Он вернулся в комнату, девчонка спала, затолкав подушку Генриха между ног. Темные шторы лишь в одном углу светились розовым — отраженное от стекол отеля солнце.

Генрих положил коробки обратно в чемодан, на дно, под одежду, и наткнулся на несколько книг, захваченных им, среди других — томик «Цветов зла», двуязычный — французский текст и английский. Перевод на соседней странице. Порывшись в нем некоторое время, Генрих почему-то скоро оставил стихи и перечитал вступление — биографию поэта, написанную переводчицей, некоей Джоанной Ричардсон. Его внимание остановили следующие строки:

«Бодлеру было 21, и он вступил в наследство. Он жил на острове Сен-Луи, в восхитительном семнадцатого века отеле «Пимодан», набережная д'Анжу, 17…»

Супермен прочел еще девять страниц вступления и опять вернулся к указанному переводчицей адресу Шарля Бодлера…

Остров Сен-Луи находился в получасе ходьбы от отеля «Иль де Франс». Генрих еще раз заглянул в спальню — девчонка счастливо спала, посему Супермен решил совершить одинокую прогулку — пройтись до отеля «Пимодан» и обратно.

На рю Сент-Оноре было холодно. Как всегда в холод, в Париже белели тротуары. Генрих так никогда и не понял, почему тротуары белеют. Может быть, потому, что на каменных плитах выступает иней? Впрочем, думал Генрих со странным спокойствием, он уже никогда не разгадает загадку парижских тротуаров. И многие другие загадки.

«Никто никогда не учит человека, как нужно умирать, — размышлял Супермен. — С этой проблемой каждый справляется сам. Все эти огромные стада двуногих, населяющие поверхность земли, каждый в одиночку, «по-домашнему» решает проблему перехода в другой мир или, если другого мира нет, то исчезновения. Даже дебилы и идиоты справляются с задачей. Человек остается со смертью один на один, и, подготовлен ты или не подготовлен, — «это» неизбежно совершается. В любви можно спасовать иной раз (не встал вдруг член), в смерти, спасовал ты или нет, — «она» (если это она) настолько агрессивная дама, что доделает акт с тобой сама».

Генрих шел мимо бесчисленных магазинов, и на сей раз его, имевшего один плащ и один черный костюм, забавляло: к чему столько магазинов, почему столько шляп, пальто, костюмов и галстуков делается в мире? Неужели все это покупается? Он отнес свое недоумение именно к своему состоянию приговоренного к смерти человека. Если бы он сидел в тюрьме, то не много бы было выбора у Генриха — может быть, только мерить шагами камеру и каждое утро прислушиваться на рассвете к шагам в коридоре — не идут ли уже.

От того, что он мысленно перенес себя в еще более ужасную ситуацию, Супермен с облегчением вздохнул и оглядел рю Сент-Оноре. Запахи и звуки душной декабрьской тюрьмы исчезли из сознания, и Генрих с удовольствием вдохнул воздух декабрьского Парижа. На многих витринах — на стеклах кафе были намалеваны Пэр Ноэль, он же Санта-Клаус и Дед Мороз, и елки, и звери, и шары, и снегурочки… Приговоренный к смерти Генрих вышел к пересечению рю Сент-Оноре и авеню Опера — и ждал перехода… У ресторана «Рук Юниверс», похлопывая красными руками, чтобы согреться, стоял человек, ответственный за морскую живность, — за любимых Алис и Генрихом устриц и ракушек. На человеке были черные плотные матросские брюки, такая же кепка и бушлат. Поверх всего на человеке был надет красный передник с инициалами ресторана. Генрих впервые увидел все детали одежды человека, хотя проходил мимо него очень часто и раньше, прогуливаясь по Парижу. Но теперь мир для Генриха освещался — был необыкновенно иллюминирован тем, что у него оставалось необыкновенно мало времени. Мало жизни. Как воды на самом донышке забытого на огне чайника.

«Собственно, что же происходит, — подумал Генрих. — Прожить сорок пять лет на земле не так уж плохо. В прежние времена, до существования современной медицины, люди были счастливы, дотянув и до тридцати. Современная медицина не может спасти Супермена, подарив ему хотя бы несколько лет счастливой жизни с девчонкой Алис — где-нибудь поблизости от теплого моря, но она спасает миллионы от эпидемий, например…» Правда, Генриху от этого было не легче.

Перейдя на рю де Лувр и пересекши по ней рю де Риволи, Генрих стал спускаться к Сене, подальше от людей, огней, мигающих на елках, от шума. Слева от него знаменитый собор, названия которого Генрих не знал («И не узнаю», — подумал он), загрохотал внезапно своими колоколами, потом курантами. Одиннадцать часов утра. С этого собора, повествует легенда, ударили в набат гугеноты, объявляя о начале Варфоломеевской ночи… Почти 500 лет тому назад… Бедные гугеноты… Супермен поежился.

Генрих не знал, что ему думать. Состояние его сейчас, когда боль исчезла, вытесненная эффектом морфия, было приятным. Между тем ему, очевидно, следовало горевать, может быть, быть в отчаянии. А он не был в отчаянии… Генрих был способен спокойно размышлять и к сорока пяти годам полностью научился контролировать свои эмоции. В сорок пять лет он стал тем, кем хотел стать, — железным человеком, сверхчеловеком. Сейчас бы ему применить свою волю в этом мире — он был уверен, что мог бы добиться чего угодно, даже президентства в какой-нибудь шальной латиноамериканской республике, — и вот пожалуйста — дурацкие, невидимые клетки выродились почему-то, переродились, и сегодня пришла первая боль… Супермен знал, что она придет, подготовил себя к ней, и всё же…

Отель «Пимодан» не имел даже мемориальной доски с именем Бодлера. Для французской нации это было непростительно. Отель назывался почему-то по-иному, чем его назвала мадам Ричардсон, — «Отель Лозэн», по имени шевалье де Лозэна, известного донжуана середины XVII века.

Генрих стучал и звонил около двадцати минут и совсем было уже собрался уходить, подумав, что проснувшаяся Алиска испугается его отсутствия, как вдруг дверь в воротах, отеля отворилась, и седой человек с физиономией алкоголика недоверчиво уставился на Генриха.

Да, подтвердил человек, и Шарль Бодлер и Теофиль Готье жили здесь. Сейчас же дом принадлежит муниципалитету города Парижа и служит для увеселения наиболее важных гостей города. Нет, увидеть комнаты, где жил Бодлер, так вот сразу — нельзя, но разрешение на осмотр дома мсье может попытаться получить от генерального директора изящных искусств города Парижа — рю Франсуа Мирон, 14.

Человек закрыл дверь. Он даже не был разозлен настойчивостью мсье Супермена. Генрих пожалел, что у него не было с собой «беретты». Добиваться же официального разрешения у мсье генерального директора изящных искусств у Генриха не оставалось времени. Генрих хорошо знал французскую бюрократию — разрешение придет, когда мсье Генрих, может быть, уже не будет в нем нуждаться. Если «там», в том мире, не существует бюрократии, возможно, мсье Супермен пообщается с мсье Бодлером лично.

Сунув руки в карманы плаща, Генрих заторопился обратно. Земные дела и заботы ждали его. «До скорого, Шарль!» — с улыбкой прошептал Супермен, посмотрев на отель «Пимодан» еще раз. Высоко с крыши отеля вдруг спланировала на Генриха птица. Чайка. Почти альбатрос.

52

«Банк Насиональ де Пари» напротив Сен-Жермен де Пари они грабили нагло, с вызовом. Генрих отправлялся туда, предвкушая большое удовольствие: он и Алиска были одеты в лучшие свои тряпки — черный костюм на Супермене, плащ расстегнут, белая рубашка освещает слегка осунувшееся лицо, галстук черный. На девчонке была небрежно наброшена шубка из какого-то пушистого серого меха — подарок Супермена. Ни Генрих, ни Алиска понятия не имели, что это за мех, шубка им понравилась и стоила очень дорого, потому Супермен и купил ее девчонке. А когда дитя заикнулось было, что ее панк-сознание не позволяет ей надеть буржуазные меха, Генрих коротко объяснил ей, что в их случае меха приобретают совершенно иное значение. Мех, за который они платили деньгами, добытыми с пистолетом в руках, не может быть буржуазным.