«Звездные» расследования Кондом Ярда (бездарная, пошлая кличка, в тысячный раз с обидой подумал он) завершил почти год назад. Сколько месяцев минуло с тех пор, как его имя, не говоря уж о физиономии, появлялось в газетах! Почти год инспектору не доводилось решать, жить или умереть известной публичной фигуре. И ему страшно хотелось снова окунуться в эту атмосферу – и вот пожалуйста, Пилбим предоставлял ему фантастический шанс. В этом деле шоу-бизнес и журналистская профессия соединялись в головокружительном пьянящем коктейле. Издатель крупной газеты столь близко к сердцу принял критику его дочери, что прибег к насилию в отношении обидчиков. Отцовские чувства – и это был не такой уж заоблачный полет воображения – вынудили его совершить убийство (либо нанять убийц), когда он обнаружил, что комики осмелились поливать грязью его дитя исключительно смеха ради. Нет, честное слово, идеальный расклад! И что с того, что пока расследование выглядит весьма приблизительным? Намеки и недомолвки лишь приукрасят дело.

– Итак, – констебль Пилбим выжидательно смотрел на старшего инспектора, – каким будет ваш следующий шаг?

Кондоуз сложил губы трубочкой:

– Может статься, что одним нам с этим не управиться. Придется подключать специалистов.

– Патологоанатомов? Управление безопасности? Особый отдел?

– Нет… я имею в виду фирму по связям с общественностью. Наверное, Пота Беллингера – они лучшие в этом бизнесе. Мы привлекаем их для контактов с медиа.

Констеблю не понравилось то, что он услышал.

– Прежде чем вы обратитесь к прессе, – счел он своим долгом предупредить, – вам стоит взглянуть вот на это. Появилось пару дней назад.

Из бумажника для документов он извлек диск. На обложке – молодой, лохматый и слегка полноватый белый мужчина в свободной цветастой рубашке навыпуск. Он говорил в микрофон. Видео называлось «Райан Кверки – Обалдеть! – Вживую и во всю прыть».

– Спасибо, конечно, – инспектор возвратил диск, передвинув его по столу, – но я не любитель комедии. Предпочитаю добротное английское кино. Что-нибудь с Рэем Уинстоном или Дэнни Дайером.

– Нет… я хочу сказать, что это имеет отношение к делу, – уточнил Натан. – И очень даже имеет. Начинайте смотреть на сорок второй минуте.

– Что, опять нападают на…

– Мисс Уиншоу-Ивз? Да. Но как бы не всерьез. Довольно вяло по сравнению с другими. И все же я бы на месте мистера Кверки проверял замки на дверях и окнах, прежде чем лечь спать.

Припоминая беседу со старшим инспектором, Натан не мог отделаться от тревожных мыслей. Беспокоило его не только явное нетерпение Кондоуза выйти с этим делом на публику при первой же возможности, в равной степени его смущала собственная готовность считать лишь одну существующую на данный момент гипотезу непогрешимой: Жозефина Уиншоу-Ивз – единственное связующее звено между двумя убийствами. Но все ли так очевидно? А что, если оскорбления в ее адрес из уст скончавшихся комиков – отвлекающее совпадение, и только?

Но более всего его удручила мысль, что к этому преждевременному выводу он пришел, изменив собственной философии. Все, что он сделал до сих пор, – посмотрел три видео и отметил пересекающиеся детали. Разумеется, эти общие черты обладали значительным потенциалом, но вряд ли действия Натана можно было назвать исчерпывающими или скрупулезными. Разве не он стремился стать первым в Англии уголовным следователем-интеллектуалом? Разве не он был убежден в том, что любое преступление лучше всего раскрывать исходя из социального и политического контекста? Культурология и моральная философия зачастую указывают путь к разгадке с большей точностью, нежели отпечатки пальцев на оконной раме или следы, оставленные на садовой тропинке. Пора было засесть за чтение.

И на протяжении пяти дней констебль Пилбим почти не покидал своего кабинета.

Сперва он удивился тому, как мало написано работ по истории и философии юмора. Не считая немногочисленных и разрозненных комментариев Платона, Аристотеля и Цицерона, древние авторы высказывались на эту тему крайне скупо. В Англии первым серьезным исследователем юмора был Томас Гоббс, согласившийся с Рене Декартом в том, что смех основан на гордости, являясь агрессивным выражением превосходства над себе подобными. Иммануил Кант одним из первых предложил более разностороннюю теорию юмора: «смех – это эмоциональное состояние, возникающее при внезапной трансформации напряженного ожидания в ничто», и сопровождается оно «ощущением здоровой бодрости по той причине, что кишечник при смехе приходит в движение». Кьеркегор в целом согласился с предшественниками, подчеркнув, что комедия рождается из противоречия, хотя в данном случае это «безболезненное противоречие», тогда как трагедия основана на «противоречии страдания». Анри Бергсон, однако, вернулся к теории смеха как выражению превосходства и подправил ее, заявив, что мы смеемся над другими людьми, когда подмечаем в них «некую механистичность поведения там, где уместнее была бы чуткость восприятия, маневренность и гибкость мысли». Всего несколькими годами позже Фрейд опубликовал свой эпохальный труд «Остроумие и его отношение к бессознательному», выдвинув теорию, показавшуюся Натану наиболее развернутой и убедительной. По Фрейду выходило, что кульминационный момент шутки создает нечто вроде психического срезания углов, перебрасывая нас от одной идеи к другой по короткому и неожиданному пути, что позволяет «экономить психическую энергию», и сбереженная ментальная активность выплескивается в виде взрывного смеха.

Натан прочел все эти разнообразные толкования, подчеркивая наиболее интересные строчки и делая пометки. Мало кто из комментаторов выделял в отдельную тему сатиру или политический юмор, хотя Натану и попалось на глаза презрительное наблюдение, сделанное Миланом Кундерой: тот обозвал сатиру «школярским искусством», что стремится подвести публику, будто стадо, к заранее сформулированной политической или нравственной позиции, начисто проигрывая в том, в чем писатель видел подлинную цель художественного творения – сделать так, чтобы люди осознали противоречивость и множественность смыслов.

Исчерпав печатные источники, находившиеся в его распоряжении, Натан вышел в сеть и принялся бродить по блогам и форумам, посвященным современным разновидностям юмора. Он окунулся в совершенно незнакомый мир, где гики и фанаты искусства комедии, знавшие об этом предмете чересчур много и уже не мыслившие жизни без него, обсуждали современный юмор со всей необузданностью страсти, одержимостью, враждебностью, ехидством, грязной руганью, издевательствами, несправедливостью, агрессивностью, подлостью, грубостью, наглостью и пакостностью, какие только дозволяет интернет. Эти люди любили комедию столь пылко, что и ненавистью вспыхивали, стоило чиркнуть спичкой. Шутка, которую они сочли глупой, комик, не сумевший их рассмешить, воспринимались как личное оскорбление, и «провинившимся» воздавалось сторицей. Уважение, хотя и с оговорками, они выказывали только тем редким комикам, что превращали свои выступления в критику общества – острую, шокирующую, бьющую не в бровь, а в глаз, – используя выражения, которые многие зрители считали недопустимыми и в негодовании затыкали уши. К популярным комикам, чьей целью было лишь насмешить и развлечь публику забавными бытовыми нелепостями, комедийное онлайн-сообщество относилось терпимо как к безвредному времяпрепровождению. Подлинную ярость они приберегали для тех, кто пытался усидеть на двух стульях, – тех, кто перчил беззубые тексты аккуратными отступлениями на политические темы, доступно намекая на свои либеральные взгляды, чему публика благосклонно кивала. Этих людей онлайн-критики разносили в пух и прах, безжалостно высмеивали и осыпали площадной бранью, благо анонимность обеспечивала им полную безопасность.