– Да. А точнее, отсутствие такового.

По просьбе полиции Лонгстрит представил дело Головореза в отдел поведенческого анализа ФБР в Куантико и попросил их составить психологический портрет. Серийные убийцы, при всех их странностях, подразделяются на типы, и ОПА создал базу данных по всем известным в мире типам убийц. Когда на сцене появлялся новый убийца, ОПА мог соотнести его с одним из существующих шаблонов, чтобы создать психологический портрет преступника – его мотивации, методы, стереотипы, рабочие привычки. И даже такие вещи, как социально-экономический фон и есть у него машина или нет. Но они не смогли создать психологический портрет Головореза: убийца не подходил ни под один из известных ранее шаблонов. Вместо портрета Лонгстрит получил пространный защитительный доклад, который сводился к одному факту: для этого убийцы в базах данных Куантико не нашлось аналогов.

Лонгстрит вздохнул.

– Вы специалист по серийным убийцам, – заговорил он. – Что вы скажете об этом? Так ли уж он уникален, как хочет представить ОПА?

Пендергаст склонил голову набок:

– Я все еще пытаюсь понять. Откровенно говоря, я не уверен, что мы вообще имеем дело с серийным убийцей.

– Как это возможно? Он убил четырнадцать человек! Или тринадцать, если не считать первую.

Пендергаст покачал головой:

– В основе действия всех серийных убийц лежит патологическая или психотическая мотивация. Но в данном случае мотивация… относительно нормальная.

– Нормальная? Убить и обезглавить полдюжины людей? Вы в своем уме?

Лонгстрит чуть не рассмеялся. Это был классический Пендергаст, всегда готовый удивлять, получающий удовольствие оттого, что своими скандальными заявлениями приводит в замешательство всех присутствующих.

– Возьмите Адейеми. Я совершенно уверен, что у нее в шкафу нет скелетов, нет какой-нибудь отвратительной истории. К тому же она была не слишком богатой.

– Тогда нынешняя версия мотивации Головореза ничего не стоит.

– А может быть… – Пендергаст замолчал, потому что официанты принесли еду.

– Что «может быть»? – спросил Лонгстрит, насаживая на вилку кусочек телячьего мозга.

Пендергаст махнул рукой:

– Разные версии приходят на ум. Может быть, настоящей целью была Адейеми или кто-то из других жертв, а остальные убийства – только для отвода глаз.

Лонгстрит попробовал свое блюдо. Бледно-розовые телячьи мозги оказались пережарены. Швырнув приборы на тарелку, он подозвал официанта и отправил блюдо назад, потребовав заменить. Затем снова обратился к Пендергасту:

– Вы действительно считаете это вероятным?

– Не вероятным. Напротив, едва ли возможным. – Пендергаст немного помолчал, прежде чем продолжить. – Я никогда не встречал дела, которое бы так сопротивлялось анализу. Очевидно только, что головы отсутствуют и что первые жертвы хорошо охранялись. Кроме этого, мы пока не видим между ними ничего общего. Но этого недостаточно, чтобы делать выводы. Это оставляет широкий выбор возможных мотиваций.

– И что теперь?

Лонгстрит ни за что не признался бы, но он получал удовольствие, наблюдая за ходом мыслей Пендергаста.

– Мы должны вернуться к началу, к первому убийству, и двигаться оттуда дальше. В нем ключ ко всему случившемуся впоследствии, по той самой причине, что оно занимает дебютную позицию. Кроме того, это самое странное из убийств, и мы должны понять его аномалии, прежде чем сумеем выявить шаблон в последующих событиях. Почему, например, кто-то отрезал девушке голову двадцать четыре часа спустя после убийства? Похоже, никого это не волнует, кроме меня.

– Вы и в самом деле считаете это важным?

– Я думаю, это чрезвычайно важно. Собственно говоря, сегодня утром я заглядывал к Антону Озмиану – надеялся получить больше информации. К сожалению, мой обычный набор уловок не позволил мне пройти через его свиту холуев, юристов, прихвостней, телохранителей, лакеев и прочих атрибутов. И мне пришлось удалиться в некотором смущении.

Лонгстрит подавил улыбку. Он бы с удовольствием посмотрел, как Пендергаст получает решительный отказ, – это случалось так редко.

– Почему мне кажется, что за этими словами последует просьба?

– Мне нужно влияние вашего положения, Говард. Мне нужна вся мощь ФБР у меня за спиной, чтобы подергать льва за бороду в его логове.

– Понимаю. – Лонгстрит сделал многозначительную паузу. – Алоизий, вы знаете, что вы у меня до сих пор в черном списке. Вы вынудили меня к нарушению клятвы, которую я обещал соблюдать ценой своей жизни.

– Я это остро ощущаю.

– Хорошо. Тогда я сделаю все, что смогу, чтобы провести вас в кабинет Озмиана, но после – ваше шоу. Я к вам присоединюсь, но только как наблюдатель.

– Спасибо. Это будет вполне приемлемо.

Официант вернулся, неся тарелку с новой порцией телячьих мозгов, над которыми поднимался парок. Он поставил тарелку перед Лонгстритом и сделал шаг назад, боязливо ожидая мнения клиента. Исполнительный заместитель директора взмахом ножа отрезал кусочек с края, подцепил на вилку и поднес студенистую массу ко рту.

– Идеально, – провозгласил он, жуя с полузакрытыми глазами.

Официант поклонился со смешанным чувством удовольствия и облегчения, повернулся и исчез в сумерках газового света.

Брайс Гарриман вышел на крыльцо маленького аккуратного дома в колониальном стиле на жилой улице в Дэдхеме, штат Массачусетс, и повернулся, чтобы пожать руку владельцу – физически слабому, но ясно мыслящему человеку лет восьмидесяти, с жидкими седыми волосами, распластанными на голове с помощью бриолина.

– Огромное вам спасибо за ваши время и откровенность, мистер Сандертон, – сказал Гарриман. – И вы уверены насчет показаний под присягой?

– Если вы считаете необходимым. Это было чертовски ужасное дело – сожалею, что мне пришлось тогда давать свидетельские показания.

– Я пришлю к вам нотариуса с бумагой к обеду, чтобы вы подписали, а потом круглосуточный курьер доставит бумагу мне.

С новыми благодарностями и новым теплым рукопожатием Гарриман спустился по ступенькам и направился к «Уберу», ожидавшему его у тротуара.

Предновогодний день близился к вечеру, а с предпраздничным трафиком вернуться в Нью-Йорк и в его квартиру в Верхнем Ист-Сайде будет ох как непросто. Но Гарримана это не волновало. Да что говорить, в этот момент его не волновало почти ничего, кроме победы, которая была уже близка.

Гарриману нравилась старинная история про то, как шесть выдающихся столпов общества получили шесть одинаковых писем: «Все раскрылось, немедленно беги», и все они тут же сбежали. Тут требовалась грязь, а после смерти журналистской немезиды по имени Билл Смитбек никто так не умел откапывать грязь, как Брайс Гарриман.