но что-то мне подсказывало, что она и двух слов связать не сможет в свою защиту. Пора спешить.

Я посмотрел на Киёко, стиснул зубы и прошептал заклятие. Вокруг девушки вспыхнула золотистая корочка. Затем я проверил, чтобы дверь кабинки точно была закрыта, и вздохнул.

И снова я повторяю свою ошибку с Нанако... Ничего не поделаешь. Я никогда не был робким человеком, если принимал решение, принимал его сразу, но сейчас мне нужно было немного времени, чтобы подумать и найти другой выход.

После этого я мимолётно вернулся в тело младенца, отозвал фамильяра, — сделать это было несложно, ибо между нами сохранилась незримая связь, — и бросился бежать.

Ноги сами несли меня через туманные коридоры. Глаза то и дело опускались на компас. Стоило мне вернуться в камеру и облачиться в тело Ямато, как стальная дверь приоткрылась, и зашёл вооруженный солдат.

— На выход, — сказал он грубым голосом.

— Иду, иду, — я поднялся, разминая немного затёкшее тело. В коридоре меня встретило ещё несколько солдат. Прямо целый конвой.

Они провели меня по лестнице, затем по другой, и наконец я смог в деталях рассмотреть коридоры, которые прежде были сокрыты туманной пеленой. И надо сказать, они были довольно уютными. Стены хотя и были сделаны из толстого бетона, находились на приличном расстоянии друг от друга, отчего залы и переходы между ними казались просторными. На потолке сияли ослепительные лампы. Было ярко, как при свете дня. В уголках стояли горшочки с фикусами, кактусами и прочими офисными растениями. Была здесь и другая необходимая составляющая офиса: люди.

34. суд

Я замечал это и раньше, когда бродил среди тумана, но только теперь понял, насколько оживлённое это было место: все ходили, везли документы на тележках и тащили закрытые чемоданы. По дороге нам встречались офисные работники в белых рубашках, инженеры и военные.

Наш конвой привлёк некоторое внимание. Люди смотрели на меня краем глаза, как будто опасаясь глянуть напрямую.

Забавно... Таким же образом на Стражей поглядывали школьники.

Наша процессия втиснулась в лифт и поехала наверх.

Интересно, думал я, наблюдая, как кнопки с цифрами этажей зажигаются одна за другой, как вообще устроено это место? Насколько целесообразно проводить трибунал наверху? И кто именно собирается на нём присутствовать? Записка Киёко упоминала важную шишку... Кто бы это мог быть?

Спустя добрые десять минут двери лифта открылись. В мои глаза ударил яркий голубой свет. Я поморщился. Когда же мои зрачки привыкли, передо мной протянулся потрясающий пейзаж.

За окном до самого горизонта простиралось широкое море. Слева от него извивалась береговая линия. Прямо за ней начинались складские помещение, трубы и заводы... Ещё немного дальше промышленные кварталы переходили в бескрайнюю жилую застройку. Высотки в окружении зеленеющих алей напоминали сеточку, на которой растёт молодой виноград.

Береговая линия змеилась в голубую даль, а потом закруглялась вокруг строения, в котором я находился. Я понял, что это была та самая белая спираль, которую я увидел, когда впервые вышел на улицу этого мира.

— Живее, — стал подгонять солдат у меня за спиной.

— Иду, иду, — сказал я, вздыхая.

Сложно быть человеком с развитым чувством прекрасного; любая красивая и просто масштабная картина — иной раз размеры потрясают не меньше, чем красота, — завораживает наши чувственные души.

Мы повернули, прошли ещё один широкий коридор, с левой стороны которого простиралось сплошное окно, и оказались перед двойной дверью. Перед ней стоял человек в очках. Он посмотрел на меня, кивнул и открыл дверь. Интересно, подумал я, когда заходил в тёмное помещение, сколько ему платят за эту работу?..

Судебный зал представлял собой маленькую белую комнату, посреди которой находился стул.

— Присаживайтесь, — сказал мужчина в очках, который проследовал за мной. Я посмотрел на него краем глаза — кучерявые тёмные волосы, очки в пластиковой оправе, прилизанный костюм... Красивое лицо неопределённого возраста и бледные губы, изогнутые в доброжелательной улыбке. Он был немного похож на Икари. Кроме улыбки, — тот никогда не улыбался.

Я присел на белый стул.

Затем вспыхнул свет, и я обнаружил, что сижу в застеклённой камере, — дверь у меня за спиной резко щёлкнула, — а со всех сторон простирается широкий зал.

За небольшим ограждением бежали ряды сидячих мест. Люди сидели на них в своеобразных группах. На некоторых белели халаты, другие были в военной форме, третьи — в гражданской... Все слои общества собрались на моём судилище.

За ними находились широкие экраны. Они тоже вспыхнули, и в них показались неразборчивые тёмные фигуры. Они были как бы укутаны мраком. На стене передо мной висел широкий монитор, на котором, разделённые чёрной линией, сидели три особенно больших силуэта: старик, немолодая женщина и рослый широкоплечий мужчина.

Их лица тоже были неразличимы. Немудрено: высшим чинам организации, которая регулярно отстреливает детей, пристало хранить полную анонимность. Недаром в древние времена атрибутом любого палача был чёрный колпак.

Темноволосый мужчина стал справа от меня, поправил очки своим длинным указательным пальцем и небрежно кивнул. После этого вперёд выступил старый человек с длинным крючковатым носом, который в первую секунду своего появления заставил меня задуматься: а не мой ли это гоблин, пока меня не было, сделал себе блестящую карьеру?

Он заговорил:

— Приветствую всех на заседании срочного военного трибунала и, по совместительству, медицинской комиссии и,