что с ним бывает, когда начинает так чеканить каждое слово. Осталось только закурить. — Вернись сюда и сядь в это чертово кресло! Сядь, ты что, не слышишь, Ника?!

Его гневный рев ударил меня в спину, я не успела дойти до выхода, догнал. Взяв за плечи, подвел и насильно усадил в кресло. Навис сверху, не давая подняться, упираясь кулаками в подлокотники, не отводил глаз. Было жутко от самой обстановки. От атмосферы, которую он создал, от внутреннего напряжения, энергии, что отскакивала, потрескивая, от него, как шаровые молнии. А потом он выдавил сквозь зубы:

— Сдается мне, что ты не все рассказала о ночи, проведенной в моей постели… О чем-то ты умолчала, да? Забыла поблагодарить… Забыла упомянуть об одном приватном бонусе на безвозмездной основе, который получила от меня? Я не в обиде, куколка. Наверное, ты просто забыла… о том, как довольной кошкой извивалась подо мной, умоляя: еще, Макс, еще…

Меня мгновенно затопило пунцовой гуашью стыда от такой циничной откровенности, и это было красноречивее любых слов. Макс крепко стиснул зубы, резко выпрямляясь и со свистом выдыхая. Витиевато выругался. Отпрянул от меня, как корова языком слизала. Схватился за голову, растирая до немоты лицо. Наверное, о чем-то смутно припоминая, целился наугад, а попал прямо в яблочко. Пришел в ярость, круто разворачиваясь ко мне. Саданул рукой по занавеси из бус, сбивая несколько низок. Сорвал. Бусины прыснули в стороны, разлетаясь, он прошел по ним, давя с хрустом.

— Почему не сказала? Почему сама мне не сказала?? Почему из тебя все приходится клещами вытаскивать??

Я подскочила на ноги. Ноги почти не слушались.

— Не кричи на меня! Как я могла о таком сказать? Как? Да и ты… ты же ничего не помнил…

— О каком таком? — прищурился Макс, подходя ближе, нервно поддергивая рукава, словно к драке готовился, — о каком нахрен таком, я не понял? Когда нес тебя в кровать, должна была понимать, не в игрушки приглашал играть! Ты… глупая малолетка… инстинкт самосохранения отсутствует напрочь? А может, мне нужно довершить начатое, чтобы ты успокоилась и перестала, наконец, портить мне. Мою. Гребаную. Жизнь?!

— Я ничего тебе не порчу! Ничего! Это ты сам… ты… И хватит так вести себя со мной!

— Как так?

— Как с недалеким… неразумным ребенком. В отличие от тебя, я все понимала. Это ты тогда нажрался, а не я… Я-то все понимала!! Все!

— Вот это и странно, — он ходил, потряхивая головой, словно блох нацеплял, — вот это и не дает мне покоя, Ника. Какого черта… и я никак не могу понять…

— А нечего тут понимать! Отстань уже от меня! Отойди! Не хочешь уходить, так я сама уйду. Внизу переночую, на диване. Дай мне пройти. Хочу уйти… Хватит с меня! С меня уже хватит!!

Но он держал меня за локоть цепко, больно. Подтянул к себе.

— Хватит? Хватит?! Тебе не кажется, что нужно было раньше это говорить… делать. Залепить мне пощечину… выцарапать глаза… позвать на помощь… заорать… Раньше, Ника, а теперь…

— Что теперь? Ну, что теперь? Что тебе надо, Макс? Да что тебе надо от меня?

— А сама еще не догадалась??

Руки сомкнулись на моих плечах, не давая двинуться с места. Я вырывалась яростно, но он не чувствовал, не видел, что я в шаге от истерики, потому что и сам был на краю. И я шагала и шагала, пятилась, пока мы не достигли противоположной стены.

— Зачем ты появилась? — затряс меня так, что я зажмурилась от страха, не попадая зуб на зуб. Жестко сжал ладонями лицо, прижался лбом к моему лбу, будто мечтал проломить мне череп, — зачем ты приехала сюда? Зачем я вернулся в этот город? Зачем я тебя увидел? Ты все разрушила… Ты все… Черт, как же ты меня… как же ты меня достала… как же… как же я тебя…

Я жадно глотала воздух, пила кислород из одного источника с ним, и мне его критически не хватало. Словно мы стали одним целым… словно у нас одни легкие на двоих… Макса подергивало от перевозбуждения, трясло от всплеска желания… или адреналина… а может, дикой ярости на меня. Его пульс строчил, как пулемет. Наперегонки с моим. Нас притянуло друг к другу, спаяло в объятиях, как кандалами опутало. Хотела ли я этих цепей? Тех, что свяжут нас еще больше, тех, которые рваться будут еще труднее, мучительнее…

— Хочу опять тебя почувствовать… как наркоман… хотя бы еще одну дозу… дай мне…

— Макс… не трогай… не обнимай меня… запрещаю…

А его руки, губы жили своей жизнью, хотели тесноты, контакта, разрядки. Мяли меня с надрывом, исследовали с жадностью, подчиняли, преследовали. Сопротивлялась из последних сил, отворачивая лицо, но он все равно везде находил мои губы. А ноги больше не держали, и я цеплялась за него, прогибалась, даря саму себя, противореча самой себе.

— Не прикасайся ко мне… — шептала между поцелуями, — ты не имеешь на это права… не имеешь никакого права…

— Я знаю… — шептал в ответ, — знаю…

Плевать ему было на мое сопротивление. И на мои чувства ему тоже плевать. Он не отпускал. Утягивал в омут. Не давал освободиться, прижимал к себе, купируя все до единой попытки вырваться. Без шансов. Целовал снова и снова. Как путник, помешавшийся от жажды. Был груб, не спрашивая разрешения — Макс брал. Хотел присвоить. Будто я была желанным трофеем. Не удержалась, по щекам потекли слезы. От бессилия. От отчаяния. Я не могла стряхнуть с себя его руки, как не могла вырвать его имя из сердца, не нанеся себе смертельную рану.

Был момент, я поверила, что все случится именно здесь… случится именно так…

Не сразу поняла, что он меня больше не держит, что осталась одна. Голова шла кругом, в глазах плыли разноцветные круги, меня тоже било током, и я была готова ко всему… но не к тому, что он меня отпустит. Но ведь не уходил. Искал во мне что-то. Наверное, то, что давно потерял. А может, хотел обрести. Ждал безмолвно, разрывая мне сердце. Ведь то, что он искал, лежало на поверхности.

— Уходи, — сипло приказала, не открывая глаз. — Уйди отсюда. Макс.

Изо всех сил пытаясь сдержать приближающуюся истерику, кусала губы. Он мне не помогал.

— Я не могу.

— Тогда дай мне уйти.

Удалось, наконец, разлепить влажные ресницы. Макс стоял очень близко. В его глазах была боль. Но кроме — чернильное море нежности.

— Не дам. Не проси…

Поднял руку, нежно стирая следы слез с лица, рука заметно