рядом с Моной, говорит о том, что моя жена снова начала недавно работать фотографом. Не дав Моне ни малейшей возможности ответить, я слегка насмешливо восклицаю вместо нее: «О да, вот она, всемирно известный фотограф Мона!» О, как же ей больно! Я никогда не задумывался, насколько сильно я подрываю ее самооценку, высмеивая ее таким образом.

Но когда чуть позже я, развлекаясь, повторяю свою шутку при детях, они демонстрируют мне свой гнев. Особенно Карина, которой тогда едва исполнилось тринадцать лет. Возмущенная, она набрасывается на меня:

– Ну ты и злой, папа. Мама же не смеется над твоей работой, так почему ты насмехаешься над тем, что делает она?

Меня это смешит, и я отвечаю ей в том же духе:

– Моя львица разозлилась! Она рычит! Послушай, мое сокровище, не злись. Ты же прекрасно знаешь, что я делаю это, лишь чтобы поддразнить маму.

– Это вовсе не смешно!

Я вижу безжалостный взгляд Карины. Она что-то бормочет и покидает комнату. Мона молчит. В мгновение она становится грустной и задумчивой. Мне забавно видеть, как дети бросились на защиту матери. Однако я не могу не признать, что мое поведение по отношению к Моне означало лишь то, что я мало ее уважал. Как я мог быть таким эгоцентричным? Я думаю лишь об одном: я, я, и снова я.

Появляется МИШАЭЛЬ.

С огромной осторожностью он напоминает мне, что нужно просто наблюдать за приходящими ко мне картинами, без малейшего обвинения себя. Когда-нибудь я, конечно, смогу измениться, но пока это для меня непосильная задача: во мне слишком много травм, о которых я пока ничего не знаю. Он добавляет, что мне еще нужно пересмотреть и другие эпизоды из моей жизни, ведь только так я смогу понять, что хотел бы изменить в будущей жизни. Он говорит, что я имею право быть обладателем очень сильного эго и иметь проблемы с умением действовать из сердца. Но мне важно понять, что используемые мною методы неразумны, ведь я всегда привлекаю к себе лишь то, что посеял. Когда я действительно усвою, как работает закон сеяния и жатвы, мой урожай будет намного приятнее для жизни.

Мне не терпится узнать, к чему меня приведут эти прекрасные слова МИШАЭЛЯ. Наверное, со временем все начнет проясняться. Но я уже замечаю, что некоторые понятия, которые он повторял мне много раз, заставляют меня задуматься и не вызывают сопротивления. Постой-ка, он исчез! Надо же, когда он меня покидает, все становится мрачным и холодным. Должно быть, все дело в его свете. От него так много тепла!

– 13 —

Открытое сердце

До чего же красиво в этом новом месте! Какое дивное умиротворение. Помню, МИШАЭЛЬ мне говорил, что в мире душ много прекрасных мест. И из всех других, где я уже побывал, это место мне подходит больше всего. Нет-нет, я не ошибся: вон там мои родители, и они наблюдают за мной! Как же я рад нашей встрече! Они знают все, что со мной происходит, ведь, наверное, они проживали такие же потрясения, когда попали сюда.

Утвердительно кивая, мои родители приближаются. У них такие лица, какими я их запомнил в мои пятнадцать лет. У папы волосы седые, у мамы – тусклые. На них, как всегда, вышедшая из моды одежда.

Но как же блестят их глаза! Постой, как я могу видеть все эти детали их внешнего облика, если мы все уже умерли? Любопытно. Этот вопрос нужно обязательно задать МИШАЭЛЮ.

Вот ко мне подходит мама:

– Здравствуй, Ариссьель. Как ты?

К разговору подключается папа:

– Здравствуй, Ари.

Интересно, что каждый из них называет меня по-своему, как и при жизни. Сердце бешено колотится у меня в груди. Можно даже сказать, что мою грудь распирает. Но это приятное чувство: так тепло, так спокойно. Если бы я не сдерживался, я бы обязательно заплакал. Сколько же любви в их взглядах! Неужели они любили меня вот так же, когда мы жили вместе на Земле? Нет, это невозможно. Неужели я был до такой степени слеп?

Они оба смотрят на меня с огромным состраданием, и мама отвечает:

– Мой дорогой Ариссьель, мы любили тебя всегда: и когда ты был малышом, и когда вырос. Очень часто мы не приветствовали твое поведение, но это не имеет ничего общего с тем, какой ты человек. Я всегда знала, что за твоим вызывающим поведением прячется необыкновенная натура. Ты изо всех сил старался казаться жестким и уверенным в себе, и часто даже переставал быть самим собой. Благодаря нашим проводникам мы смогли многое понять, и теперь нам проще принимать свое прошлое. Мы мечтаем лишь об одном: помнить обо всех уроках наших проводников, когда мы снова вернемся на Землю! Правда, наши проводники уверены, что если мы захотим, то рано или поздно сможем проживать все события в любви, научимся принимать других людей без осуждения и без малейшего желания изменить их. Как же это замечательно – когда-нибудь прийти к этому, правда?

Радуясь, что наш разговор не прерывается, я спрашиваю маму:

– А твой проводник уже рассказал тебе, как этого достичь? Тебе не кажется это утопией?

Как же мне не терпится узнать, такие ли у их проводника принципы, как и у моего, и одну ли мы осваиваем науку.

– Вот все, что мне известно: если мы перестанем осуждать и критиковать поведение других людей (и свое), просматривая сцены земной жизни, после нашего возвращения туда наша жизнь будет намного легче.

Да уж, сказать легко, но как это сделать? Видимо, у моих родителей это плохо получается. Помню, как они говорили мне при нашей прежней встрече, что чувствуют себя виноватыми передо мной. Боже мой, значит, я не один такой, кому трудно даются новые методы.

Папа легко читает мои мысли:

– Ты прав, Ари. Мы с твоей матерью должны вернуться на Землю, чтобы начать применять полученное учение на практике, но мы ждали тебя. Мы приняли решение воплотиться в новой жизни вместе как близнецы, чтобы помогать друг другу. Мы думаем над тем, как перестать осуждать себя, но мы намерены, как только понадобится, просить о помощи. И мы не хотим забывать о том, насколько важна любовь.

Неужели я слышу это от моих родителей? Кто бы мог подумать, что между нами возможны подобные разговоры? Честное слово, никогда не поздно совершать правильные поступки! А я-то считал их старомодными… Но, кажется, они легче, чем я, воспринимают свое возвращение на Землю, да еще и