Угву что-то сказал Малышке, та залилась хохотом. Малышке здесь нравилось, здешняя жизнь была проще и размеренней. И плита, и тостер, и скороварка, и заморские пряности остались в Нсукке, поэтому проще стала и пища, и у Угву освободилось время для игр с Малышкой.

— Мама Ола! — позвала Малышка. — Иди сюда, погляди!

Оланна махнула:

— Малышка, пора купаться.

С деревьев манго в соседнем дворе тяжелыми серьгами свисали плоды. День клонился к закату. Куры с кудахтаньем взлетали на дерево кола и устраивались на ночь. Слышно было, как приветствуют друг друга деревенские жители, все шумные, как женщины в швейном кружке. Оланна записалась в кружок две недели назад, они собирались в муниципалитете и шили майки и полотенца для солдат. Вначале Оланна обиделась: когда она завела речь о том, что в Нсукке у нее остались книги, пианино, одежда, фарфор, парики, швейная машинка «Зингер», телевизор, женщины, будто не услышав, заговорили о другом. Теперь она поняла, что о прошлом вспоминать здесь не принято. Все разговоры — только о вкладе в победу. Учитель отдал солдатам велосипед, башмачники бесплатно шили солдатские ботинки, крестьяне раздавали ямс. Все для победы. Оланна с трудом представляла, что сейчас идет война, пули прошивают пыльную землю Нсукки, а войска Биафры теснят врага, — мешали воспоминания об Аризе, тете Ифеке и дяде Мбези.

Скинув шлепанцы, Оланна босиком пошла через двор к Малышке и ее домику из песка.

— Как красиво! Может, простоит до завтра, если козы с утра не придут во двор. Ну что, пора купаться!

— Нет, мама Ола!

— Значит, Угву тебя понесет. — Оланна бросила взгляд на Угву.

— Нет!

Угву схватил Малышку в охапку и понес к дому. По дороге они потеряли тапочку Малышки, Угву остановился, чтобы поднять, а Малышка хохотала и кричала: «Нет, нет!»

На будущей неделе они переезжают в Умуахию, в трех часах отсюда, где Оденигбо назначили в Директорат труда. Он надеялся устроиться в Научно-Производственный директорат, но хороших специалистов было много, а рабочих мест мало, даже для Оланны не нашлось работы ни в одном из директоратов. Она будет преподавать в начальной школе — вот и ее вклад в победу. Все для победы, все для победы — звучит как песня. Хорошо, если профессор Ачара подыскал им квартиру по соседству с другими преподавателями, чтобы Малышка играла с детьми из хороших семей.

Оланна опустилась на низкий деревянный стул с наклонной спинкой — на нем можно было только полулежать. Такие стулья ей приходилось встречать лишь в деревнях, они предназначены для отдыха после тяжкой работы: вернулся с поля — и сиди весь вечер в холодке. Такие стулья созданы для жизни размеренной и скучной.

Оденигбо пришел домой уже в темноте, когда над головой шумно носились летучие мыши. Целыми днями он пропадал на сходках, посвященных вкладу Аббы в победу и будущей роли города в становлении Биафры. Оденигбо — ее мужчина. Бывало, при взгляде на него Оланну переполняла гордость обладания.

— Kedu? — Он наклонился поцеловать ее, вгляделся в лицо, пытаясь угадать ее настроение. Это вошло у него в привычку с тех пор, как она вернулась из Кано. Он не уставал повторять, что «опыт недавних событий» сильно ее изменил, она «углубилась в себя». В разговорах с друзьями Оденигбо употреблял слово «резня», с Оланной — никогда. Как будто в Кано случилась резня, а то, что пережила Оланна, — всего лишь «события».

— Все хорошо, — ответила Оланна. — А ты не рановато?

— Мы пораньше закончили — завтра на площади всеобщая сходка.

— С чего вдруг?

— Старейшины решили, что время настало. Ходят нелепые слухи, что Абба скоро эвакуируется. Какие-то жалкие неучи даже говорят, что федеральные войска вступили в Авку! — Оденигбо подсел к Оланне. — Пойдешь?

— На сходку? — Оланна и не думала идти. — Я ведь не из Аббы.

— Выходи за меня замуж — станешь нашей землячкой. Давно пора.

Оланна взглянула на Оденигбо.

— Нам и так хорошо.

— Сейчас война, и случись что со мной, маме решать, где меня хоронить. А должна решать ты.

— Глупости, ничего с тобой не случится.

— Ясное дело. Но просто выходи за меня замуж. Что толку откладывать? Надо было пожениться с самого начала.

Оланна смотрела, как у губчатого гнезда в углу веранды вьется оса. Она предпочла не выходить замуж, чтобы сберечь их чувства, окружив ореолом непохожести на других. Но ее прежние взгляды развеялись, потому что теперь Аризе, тетя Ифека и дядя Мбези — лишь навеки застывшие лица в ее альбоме. Потому что над Нсуккой свистят пули.

— Придется тебе идти к моему отцу с пальмовым вином.

— Так ты согласна?

Над самыми их головами пронеслась летучая мышь, Оланна пригнулась.

— Да… Я согласна.

Утром Оланна услышала, как мимо дома проходит глашатай, громко стуча в гонг-огене.

— Завтра в четыре часа дня на площади Амаэзе сход всей Аббы! (Бом-бом-бом!) Завтра в четыре часа на площади Амаэзе сход всех жителей Аббы! (Бом-бом-бом!) Абба зовет всех мужчин и женщин! (Бом-бом-бом!) На всех, кто не явится, Абба наложит штраф!

— А штрафы большие? — спросила Оланна, глядя, как одевается Оденигбо. Тот привез с собой всего две рубашки и две пары брюк, которые в спешке уложил Угву, и Оланна каждое утро знала наперед, что он наденет.

Они завтракали, когда во двор въехал «лендровер» ее родителей.

— Очень кстати, — обрадовался Оденигбо. — Вот я и скажу твоему отцу прямо сейчас. Свадьбу устроим здесь, на будущей неделе. — Он просиял. С тех пор как Оланна на веранде сказала ему «да», он по-мальчишески лучился наивной радостью, которую Оланна, увы, не могла разделить.

— Ты же знаешь, что так не годится, — возразила она. — Ты должен приехать в Умунначи со своими родными и сделать предложение по всем правилам.

— Знаю, конечно. Я пошутил.

Оланна пошла открывать, теряясь в догадках, что привело сюда родителей. Они приезжали всего неделю назад, и Оланна не была готова выслушивать очередную мамину речь, пока отец будет стоять рядом, согласно кивая. «Пожалуйста, поедем с нами в Умунначи; Кайнене нужно уехать из Порт-Харкорта, пока не станет ясно, надолго ли эта война; этот смотритель-йоруба, на которого мы оставили дом в Лагосе, нас ограбит; говорила же я, надо было отогнать из Лагоса все наши машины…»

«Лендровер» остановился под деревом кола, и вышла мать Оланны. Одна. Оланна была рада, что отец не приехал, с родителями проще иметь дело поодиночке.

— С приездом, мама, нно. — Оланна обняла мать. — Все хорошо?

Мать пожала плечами. На ней было красное покрывало из дорогой ткани, розовая блузка и черные лаковые туфли на плоской подошве.

— Все хорошо. — Она украдкой огляделась по сторонам — как в прошлый раз, когда тайком сунула Оланне конверт с деньгами. — Где он?