Я стоял за ее спиной и не знал, что предпринять, чтобы не напугать ее. Она почувствовала чье-то присутствие и резко обернулась. Наши глаза встретились: мои отражали радость, что я наконец настиг прекрасную незнакомку, в ее взгляде читалась растерянность.

– Э-э-э, – сказал я, – это я, помните, вы тогда натолкнулись на меня, ну там, в той части города, – я сделал рукой неопределенный жест.

– Совсем не помню, – резко ответила она, снова поступив невежливо. Тогда меня еще совсем не настораживали особенности ее тяжелого характера.

Прекрасная незнакомка отвернулась, вздернув носик, распахнула дверь и шагнула через порог.

Будь я в тот момент менее решителен, возможно, вся моя жизнь в дальнейшем сложилась бы совсем иначе, пошла по иному сценарию, а может, и вовсе замерла бы где-нибудь в трущобах Стерпора – кто знает, что взбредет в голову Всевышнему. Прояви я в тот момент пассивность, я не предпринял бы опаснейшее путешествие на юг, чтобы спасти ее, не стал бы ее мужем, а впоследствии калекой и пленником Нижних Пределов и не было бы тех жутчайших событий, которые приключились потом, много позже, после рождения нашей черной дочери и двоих сыновей, не было бы единения наших сердец, единения наших жизней, чудовищной боли и невыразимого счастья, которым одарила меня эта девушка. Хорошо, что уже в те годы я был решителен и упрям, как и мой отец, Бенедикт Вейньет, и если чего-нибудь желал, то всегда брал, чего бы мне это ни стоило. Возможно, странные отношения отца с женщинами отчасти передались и мне. Как бы то ни было, но действовал я тогда весьма бесцеремонно.

Незнакомка попыталась захлопнуть дверь у меня перед носом, но на пути створки я поставил ногу, потом слегка нажал и вошел в дом. На пороге я осмотрелся. Уютная обстановка вызвала во мне самые приятные чувства: в доме было тепло, пахло дымом очага и пряностями, розовые занавески закрывали слюдяные оконца, а в изящных подсвечниках стояли белые тонкие свечи. Тени блуждали по стенам этого дома, но это были добрые, уютные тени, из той породы теней, что вызывают только умиротворение и покой.

Я повернулся к испуганной девушке, и в то же мгновение для меня все перестало существовать: моя всегдашняя обеспокоенность будущим и грязный Стерпор, стремление к власти и ненависть к братьям, притон мадам Клико и вожделеющие близости дамочки. Была только она – моя возлюбленная и ее внимательный, обеспокоенный взгляд.

– Я тебя так долго искал, – проговорил я и почувствовал вдруг, что во рту у меня пересохло, – я был уже везде в этом грязном, омерзительном городе и нигде не мог тебя найти. Почему ты постоянно исчезаешь?

– Я тебя не знаю, – быстро проговорила она, делая шаг в глубь комнаты, – ты кто такой? Что тебе надо?!

Последние слова она нервно выкрикнула. Чего доброго, выкинет что – нибудь. Чтобы ничего не случилось, на всякий случай я аккуратно прикрыл дверь и улыбнулся как можно мягче, чтобы не напугать ее еще больше.

– Я – твое предназначение, разве непонятно, я – твой король, а ты – моя королева…

Она замерла, вглядываясь в меня тем самым бесподобным дымчатым взглядом больших зеленых глаз, который так поразил меня при нашей первой встрече.

– Мне кажется, ты просто сумасшедший, – проговорила она наконец – лучше всего тебе немедленно уйти…

– А ты не расстроишься? – нагло поинтересовался я.

– Что? – удивилась она.

– Я спрашиваю, ты не расстроишься, если я сейчас уйду, может, ты многое тогда потеряешь?

– Нет, я вовсе не расстроюсь, – рассерженно сказала она, – и вообще, тебе лучше поторопиться, я живу тут не одна, скоро придет мой брат…

– Брат, – воскликнул я, – как это прекрасно! Думаю, мы найдем с ним общий язык.

– Да кто ты такой? – выкрикнула она.

– Собственно, мне нечего скрывать, – я снял шляпу, приложил руку к груди и галантно поклонился, – Дарт Вейньет, потомственный принц дома Вейньет, известный в народе как принц, лишенный наследства, еще меня называют Королем оборванцев, но мне это не слишком нравится, я к вашим услугам, сударыня.

– О боже! – она приложила ладошку к губам. – Простите, ваше высочество, что я так грубо разговаривала с вами…

– Это ничего, – сказал я, – не забывай, что ты – мое предназначение, ты обещана мне небесами, а я тебе, и все такое, и так далее, ну ты сама знаешь…

Выражение ее лица резко изменилось. Мертвенную бледность сменили румяные пятна.

– Вы пытаетесь ухаживать за мной? – кокетливо спросила она.

– Безусловно, – подтвердил я, – и уже надеюсь на какой-нибудь аванс.

Я резво ухватил ее под локти и притянул к себе. Сначала она попыталась отклониться, но, поскольку я был настойчив, вскоре сдалась и приоткрыла губы для долгого и страстного поцелуя. Меня охватило почти колдовское забытье. Я пил, словно пил ее. Эта близость была необыкновенно сладостной, облако ее аромата окутывало меня, я потерялся в тумане блаженного небытия. И она, наверное, испытывала те же чувства. Потом девушка внезапно пришла в себя и резко оттолкнула меня:

– Но я же вас совсем не знаю.

– Так я же представился, – с деланным возмущением заявил я.

– Но я-то нет, – она отвернулась и мельком провела ладонью по губам, – меня зовут Рошель, Рошель де Зева, – голос ее вдруг сорвался, и, приложив к лицу ладони, она расплакалась.

– Эй, – я мягко тронул ее за плечо, – что с тобой? Что случилось? Может быть, я смогу помочь…

– Это все мой брат, – ответила она, продолжая всхлипывать.

– Что с ним?

Она горестно вздохнула и повернула ко мне заплаканное лицо:

– Если я скажу, вы оставите меня в покое?

– Ну вот, – расстроился я, – возможно.

– Ну, хорошо, я надеюсь на вашу порядочность, милорд, – ее дымчатые глаза, казалось, гипнотизировали меня, – мой брат пропал, вот уже пару месяцев он не появляется дома, хорошо, что у нас были кое-какие сбережения, он очень хорошо зарабатывал. Иначе я могла бы даже умереть с голоду.

– Я бы этого не допустил, – решительно заявил я, – а не мог твой брат найти себе какую-нибудь даму в городе и… ну знаешь, как это бывает?

– Нет-нет, какую еще даму, – она нахмурила брови, – он же меня очень любит, он бы никогда не поступил так со мной, взять и исчезнуть, ничего не сказав, он, конечно, жестокий человек, но ко мне он всегда был очень добр…

Тут она не сдержалась, лицо ее внезапно сморщилось, она утратила всякое самообладание и принялась рыдать уже в голос, время от времени издавая совершенно неприличное хлюпанье носом, потом кинулась ко мне, ухватила за шею и принялась рыдать уже на груди, так что вскоре я почувствовал, как моя великолепная рубашка – подарок одной из девочек мадам Клико – пропитывается слезами Рошель и еще тем, что теперь ручьем текло из ее прекрасного маленького носа.

– Ну-ну-ну, моя радость, – со всей возможной лаской в голосе сказал я, терпеливо снося все неудобства и лишения – я имею в виду потерю внешнего вида великолепной рубашки, – может, мы пройдем к дивану, милая, приля… присядем на него…