Её лапы издают железный цокот, словно бежит не животное, а женщина на каблуках. Малышев понимает, что жена улизнула. Тесть и тёща лежат и матерятся: “Малышев, ёб твою мать!” – и угрожают: “Всё равно глаза заберём!”

Малышев окатывает говорящие трупы бензином и сваливает в подпол. Потом он берёт канистру, поливает в доме, поджигает и выходит во двор. Утробно кричат мёртвые тесть с тёщей:

– Помогите! Пожар! – их пронзительные голоса сзывают окрестных ведьмаков на выручку.

Малышев кидается к сараю, где стоит охотничье ружьё.

– Я вам покажу, как глаза воровать! – бормочет Малышев, набивая карманы патронами.

На зов мёртвых Липатовых со всех сторон бежит нечисть с вёдрами. У мужиков лица, как у тестя, а все бабы похожи на тёщу.

Зарезанный тесть, чувствуя подмогу, призывно кричит из подпола:

– Тушите нас, тушите!

– Помогите! – вторит ему тёща. – Мы в подполе! Сгораем!

Через калитку на Малышева выбегает колдун с ведром. Он плещет в лицо Малышеву, думая, что у того глаза из сажи. Малышев смеётся: “У меня пока ещё свои глаза, сволочь!” – и стреляет. Картечь отшвыривает колдуна. Второй ведьмак, увидев результат выстрела, бросает вёдра и с воплями бежит прочь. Малышев тратит второй дробовый патрон, на спине ведьмака выступает кровь, он падает. Малышев подходит к лежащему на земле, переворачивает и видит, как у того меняется лицо с липатовского на собственное. Это сосед Липатова, татарин Габаев. Он громко просит:

– Андрюха, детей пожалей!

– Детей пожалею, – отвечает Малышев и бьёт Габаева ножом, чтобы надёжно обездвижить.

Уже полчаса Малышев держит оборону. Дом вовсю полыхает. Ведьмаки оробели и боятся соваться на выстрелы. Из подпола уже не слыхать Липатовых – сгорели.

Нечисть прячется за кустами. Малышев изредка палит на бегающие голоса. Он видит, как подъехала жёлтая с голубым машина, вылезает участковый с пистолетом в руке.

– Милиция, не подходи, ради бога! – кричит Малышев. – Уезжай!

– Брось ружьё, Малышев! – орёт участковый. – Не стреляй!

Он приближается, Малышев на всякий случай переспрашивает:

– Ты кто?

– Раб Липатова! – скалится участковый.

– Тогда умри! – Малышев нажимает на спусковой крючок. Ружьё грохает, милиционер падает лицом вперёд, и Малышев закрепляет нечисть ножом. Подкатили скорая помощь и ещё две милицейских машины.

Малышев палит дуплетом по скорой, спрашивает:

– Я кого-нибудь убил?

– Нет, ранил! – отзывается мёртвый милиционер. – Гад! Липатовых пожёг!

У Малышева в стволах заклинивают отстрелянные гильзы. Пока Малышев выковыривает их, сзади подкрадываются милиционеры. Малышев загоняет в стволы патроны, но выстрелить не успевает. Его валят с ног, отнимают ружьё и в ярости лупят сапогами по голове. Малышев слышит голоса:

– Хватит, хватит! Глаза повредите!

К лицу Малышева тянутся цепкие руки, и свет навсегда меркнет.

* * *

Нас в семье двое детей, я и сестра моя Вероника. У сестры в классе училась Марина Липатова, она с Вероникой за одной партой сидела. Их, Липатовых, было пятеро: отец с матерью, Марина и двое её братьев, но братья, они были старше меня на пять и семь лет и я с ними не дружил. Мы между собой были просто знакомы, как и с Мариной. В Пресненском школы не было, они ездили в нашу восьмилетку. Вообще, с Липатовыми мало кто дружил. Марина была младше меня на три года и меня знала как брата её одноклассницы. В школе я Марину не замечал и до армии тоже, она ещё маленькая была, а я считался самым видным и у нас в посёлке, и в Пресненском. На меня многие хорошие девушки заглядывались. Но я ни с одной серьёзно не встречался. Вероника мне говорила, что я очень нравлюсь Марине, а я лишь смеялся – мало ли кому я нравлюсь. Отслужил я армию, вернулся и на танцах увидел Марину – ей восемнадцать лет исполнилось. И что-то со мной произошло. Я словно её заново разглядел. Мы с ней разок потанцевали, и она мне очень понравилась. Я к ним пару раз в Пресненское заехал. Снова с ней на танцы сходил в наш клуб и прямо только о ней стал думать и говорить. Мне мои родители сказали, чтобы я с липатовской дочкой не путался, это плохая семья, они ворожат, но я сказал, что мне Марина нравится и я буду делать так, как считаю нужным. И чем больше отговаривали родители, тем сильнее к ней тянуло. Я прямо среди ночи поднимался, садился на мопед и ехал в Пресненское увидеть её. Я сказал Марине, что хочу на ней жениться. Она согласилась и засмеялась. Когда у нас в посёлке узнали, что я женюсь на Липатовой, меня осуждали. А я злился и говорил, что у нас с Мариной всё будет хорошо. Мои родители были очень против, что мы поженились. Я с ними из-за Марины поссорился и переехал жить к Липатовым. На работу устроился на вагоноремонтный завод. Мне предложили комнату в малосемейном общежитии. Я сказал Марине, что мы в город переезжаем. Она сразу не захотела, и её родители возражали, так что я какое-то время ездил в город на мопеде. И ещё я поступил в строительный техникум на вечернее отделение. Днём работал, вечером учился, потому что решил поступить в институт на инженера. Мне было трудно всякий раз из посёлка добираться. И я настоял, чтобы Марина ко мне переехала. И вот, когда мы в городе жить начали, я стал по-другому на неё смотреть, слово бы прозревать. И то, чему раньше я не придавал значения: как она ко мне относится, ругается на меня, что я лишь работаю и учусь и ей внимания не уделяю, – всё это я отмечал и задумывался, как же меня угораздило сойтись с такой женщиной, которая меня не понимает. И я обратил внимание ещё: только мы сильно поругаемся – на следующий день приезжает тесть или тёща и еду привозит. Я домой приду, покушаю, и вроде опять всё нормально, я люблю Марину и готов с ней жить и терпеть её. Но в целом жили мы плохо, через день точно собаки грызлись, и так на протяжении года. Я даже думал: как с такой женой детей заводить? Все силы свои направлял на зарабатывание денег, старался хорошо в техникуме успевать, а Марина учиться не хотела, работала нянечкой сутки – трое, а в свободное время меня скандалами мучила. И вот однажды случилось такое, что заставило меня разойтись. Я отпросился с работы, чтоб нормально к экзамену подготовиться. Марина мне говорит: “Раз ты дома, я поеду к маме с папой в Пресненское”. Я говорю: “Пожалуйста”, – потому что мне