С наступлением дня можно было убедиться воочию в ужасном состоянии моих бюргеров. На каждом лице читались изнеможение и крайняя усталость. Да и как могло быть иначе? Ведь накануне мы весь день провели в сражении, один раз только слезая с лошади, чтобы на ходу съесть кусок мяса. При этом весь день шел сильный дождь, так что многие из бюргеров промокли насквозь, до самых костей, — не у всех ведь были дождевые плащи. А самым скверным оказалось пребывание наше в трясине, следы которой оставались в виде липких, смокшихся комков на всей нашей одежде. Вдобавок ко всему этому прошло целых 24 часа, в течение которых не удалось ни одному из нас преклонить голову, я не говорю уже о сне.

Пройдя три мили от железной дороги, я отдал приказание расседлывать, хотя кругом не было ни одной травки для наших измученных лошадей. Но только что мы это сделали, как наши разведчики пришли сказать мне, что в расстоянии не более часа от нас есть трава. Я приказал снова седлать лошадей, чтобы воспользоваться пастбищем для бедных животных. «Пусть лучше хозяин проедет еще часок, — думал я, — зато лошадь его не останется без корма». В конце концов мы были вознаграждены за то, что должны были, не отдыхая, ехать несколько миль, так как каждый из бюргеров мог спокойнее спать, зная, что его лошадь тоже отдыхает.

Но голод заставил нас прежде всего зарезать овец, которых мы купили у жившего там бура, и приготовить себе пищу. В этой части Капской колонии буры занимаются преимущественно овцеводством, разводя главным образом африканских овец с длинными жирными хвостами, весящими нередко по десяти фунтов каждый. Таким образом, в этих местах труднее найти тощую овцу, нежели жирную.

Хлеба здесь достать было нельзя, а наш запас муки остался на возах, которые, как мы предполагали, были уже сожжены, так как мы слышали издалека взрыв динамита и узнали таким образом, что генерал Фури не мог спасти оставшуюся часть нашего обоза. Впоследствии оказалось, что англичане напали на генерала Фури, прежде чем он успел сжечь застрявшие возы. Сделали же это англичане, которые сожгли наши повозки вместе со своими, точно так же застрявшими в трясине.

Моддер-болото мы не скоро забудем, надолго останется оно в нашей памяти!

Насытившись жирною африканскою бараниною и выспавшись, положив седла под голову, мы снова встали как встрепанные. Бюргеры, бывшие тогда со мной, принадлежали к числу лучших людей страны, к «настоящим» бюргерам, которые все принесли в жертву свободе своего народа. На вопрос: будет ли конец их мучениям? — эти люди ответили бы в любое время, что сотни подобных болот не могли бы их устрашить. Свобода, по убеждению этих людей, есть нечто столь высокое, что с сотворения мира человечество не смогло еще назначить за нее цену.

Генерал Фури должен был отступить назад. Он перешел около Де-Аара железнодорожную линию и встретился со мной, когда я возвращался к Петрусвилле.

Англичане, потеряв в трясине свой обоз, также принуждены были сделать обход. Это доставило нам некоторую передышку, и мы остановились, чтобы дать немного отдыха также и нашим лошадям. После этого мы отправились к западу от Гоптоуна.

На другой день англичане еще в большем количестве, нежели накануне, гнались за нами. Почти весь день мне пришлось сражаться с их передовыми колоннами. К вечеру мы были уже в 10–12 милях к северо-западу от Стрейденбурга.

Тут я оставил комманданта Газебрука с 300 людей до следующего дня дожидаться англичан и несколько задержать их, чтобы тем временем тем из бюргеров, которые шли пешком, а также и самым слабым лошадям дать возможность уйти вперед.

Здесь я должен объяснить непосвященному читателю, каким образом можно было задержать на короткое время англичан.

Бюргеры с лучшими лошадьми остались за холмом, так как в этой части страны нет гор, в которых можно было бы делать укрепления или в них скрываться. Подходит, положим, неприятель и видит издали 300 бюргеров. Тогда он не несется на них в галоп, а напротив, останавливается, берет свои орудия, которые в большинстве случаев находятся в центре, ставит их вперед и начинает обстреливать всю цепь холмов, за которыми находятся бюргеры. Бюргеры же в свою очередь, само собой разумеется, не остаются под выстрелами, но стараются уйти из-под них и скрыться от неприятеля. Тогда англичане, выпустив несколько гранат и картечи по направлению к холму, принуждены обходить его с обеих сторон. Обыкновенно эта история обходов продолжается несколько часов, пока англичане не уверятся окончательно в том, что все буры ушли из-за холма; а тем временем пешеходы успевают пройти несколько миль вперед.

Иногда же если случится, что позиция буров очень выгодна, то передние колонны англичан попадают в тупик, и тогда, конечно, сдаются, или забираются в плен, или же под выстрелами обращаются в бегство для того, чтобы привести с собой большие силы. Если бы я во время этого похода ни прибегал к подобным изворотам, то большая часть моих людей попала бы в плен к англичанам. Но я и не мог иначе. Огромные массы войска, которые англичане в это время сосредоточивали вокруг меня, не давали никакой возможности произойти большому сражению. И как я все-таки не попал в руки неприятеля?! Читатель, понять этого нельзя ни мне, ни тебе и никому, потому что единственно, чему это надо приписать, — это тому, что Бог этого не хотел! И тот из читателей, который этому радуется, должен славословить Имя Его!

Коммандант Газебрук задержал ненадолго врага, и мы подошли к ферме Фраупан.

На следующий день мы пришли к Бракривиру, приблизительно в 10 милях к юго-востоку от того места, где эта река, на западе от Приски, впадает в Оранжевую реку.

Она оказалась непроходимой, и мы принуждены были расседлывать.

Нечего было и думать о том, чтобы перейти. Наилучший пловец погиб бы, если бы рискнул броситься в бурный поток, несший с пеной и грохотом свои волны к Оранжевой реке.

Приблизительно за два часа перед заходом солнца коммандант Газебрук привез известие, что англичане гонятся за нами по пятам. Вопрос: куда же? — возник мгновенно у каждого из нас. Всюду вверх по реке, а также и по тому направлению, откуда шел неприятель, расстилалось ровное, гладкое поле, и нам некуда было скрыться, не будучи замеченными. Не отступая от непереходимой реки, можно было бы выбрать дорогу к северо-западу, вниз по реке, с опасностью стать лицом к лицу с невозможностью перейти Оранжевую реку, находившуюся от нас не более как в 10 милях. Если мы выберем этот путь, думали мы, то англичане, пожалуй, не увидят нас, так как в этом месте между ними и нами будет ряд небольших холмов. Мы можем тогда за этими холмами повернуть назад, идти незамеченными неприятелем до наступления ночи, а затем, поднявшись вдоль Оранжевой реки вверх, оказаться позади неприятеля. Но англичане находились всего в девяти милях от нас, и, пока они, повернув назад, дошли бы до ряда холмов, за которыми мы прятались, не успело бы еще стемнеть. Опасность для нас таким образом заключалась в том, что прежде, чем я успел бы выполнить свой план, англичане заперли бы нас между двумя непроходимыми реками, что могло бы иметь для нас весьма печальные последствия. Но как ни рискован был этот проект, он представлял для нас единственно возможный исход. У меня не было времени, чтобы с кем-нибудь посоветоваться, но все-таки я наскоро сообщил об этом президенту Штейну. Его ответ был таков: «Генерал, поступайте так, как считаете наилучшим».