Около 15 февраля, в 10 милях к северу от Брандфорта, переезжали мы ночью через железнодорожную линию. Мы положили несколько патронов динамита под рельсы, но еще прежде, чем мы успели окончить это дело, подошел поезд, но так тихо, что мы сочли его разведывательным. Когда мы его увидели перед собой (ночь была очень темная, и перед локомотивом не было никакого огня), он был уже так близко от нас, что нам не стоило зажигать фитиль, соединенный с динамитом. Мы отошли приблизительно шагов на сто от пути, но тем не менее в нас стреляли из поезда, на что мы отвечали тем же. Как только поезд этот прошел мимо, показался второй. «Этот уж не посмеет уйти от нас невредимым», — решили мы. Как только он поравнялся с нами, мы подожгли фитиль и взорвали в нескольких местах, близко одно возле другого, железнодорожный путь. Тогда подошли еще два поезда, но не далее тех мест, где произошел взрыв, и открыли сильный огонь, что продолжалось в общей сложности минут десять. После того, что мы ответили такой же пальбой, оба поезда ушли. На следующий день англичане были заняты исправлением пути. Дело обошлось без потерь с нашей стороны, если не считать легкой раны, полученной одним немцем, и одной убитой лошади.

Отсюда мы пришли в Сенекал, уже оставленный англичанами. Здесь я познакомился с доктором Рейхом и его женой. Он принял нас очень сердечно. Доктор Рейх не принадлежал к нашим санитарным отрядам, но, несмотря на это, он сделал все, что было в его силах, совсем так, как он делал то же самое и для нашего неприятеля.

Из Сенекала я отправился к гейльбронскому отряду, а оттуда во Вреде, куда прибыл 24 февраля.

Я послал Луи Боте письмо, прося его, если можно, повидаться со мной во Вреде. На следующий день после того, как я приехал туда, состоялось наше свидание. Он рассказал мне о своих переговорах с лордом Китченером, которые ничем не окончились.

Хотя свидание меня и не удовлетворило в том смысле, что я не узнал ничего положительного о переговорах, но все-таки было очень хорошо, что я повидался с трансваальским генералом-коммандантом. Нам много кое о чем надо было переговорить, и мы разошлись, твердо решив, что, что бы ни случилось, ни в каком случае не оставлять борьбы.

27 февраля вернулся генерал Бота в Трансвааль, а я отправился в гейльбронский отряд. Через несколько дней приехал президент Штейн из южных частей республики для свидания с трансваальским правительством во Вреде. После этого свидания он отправился в особый небольшой лагерь, так как было решено, чтобы он не оставался более при отряде. Я приставил тогда к нему 50 бюргеров под начальством комманданта Давеля, которые и составили его личную охрану.

Только что я вернулся после свидания с генералом Ботой, произошли серьезные дела, потребовавшие моего присутствия в Петрусбурге. Приходилось сделать 360 миль; это было нелегко, но этого требовали обстоятельства, в которых находилось Отечество, и, несмотря на сильную усталость, не прошедшую еще после похода в Капскую колонию, я выехал 8 апреля из Гейльброна. Мой штаб наткнулся недалеко от железной дороги возле Вредефорта на 16 английских солдат, причем один из них был убит, а двое ранено. Я посетил войска во Вредефорте, исполнил то, что мне нужно было в Петрусбурге, и повернул назад 17 февраля. Перешедши без затруднения железнодорожный путь между Смальдеелем и станцией Вентерсбругвег и посетив генерала Газебрука, я вернулся в гейльбронский отряд.

Когда англичане увидели, что благодаря тому, что мы разделились на очень маленькие отряды, мы везде, во всех частях Оранжевой республики, побеждали их, а в тех случаях, когда их было очень много, успевали скрываться от них, они пришли в такую ярость, что решили не оставить целым ни одно из наших жилищ во всей северной и северо-западной частях республики. В южной и в юго-западных частях дома также уничтожались, но не таким отвратительным способом, как в северных. Англичане не щадили и скота, они его уводили или избивали. Всех наших женщин, которых они могли схватить, они посылали в концентрационные лагери. Но о том, как они обращались с женщинами, я не могу писать: это слишком серьезное дело, об этом нужно писать целую книгу, а не говорить мимоходом; и я предоставляю это написать перу лучшему, нежели мое. Я только заявляю, что с нашими женщинами обращались наипостыднейшим образом! И Англии надо будет употребить много серьезных усилий, чтобы вырвать из сердца моего народа ту ненависть, какую она возбудила своим постыдным в этом отношении образом действий.

Началась зима в Южной Африке. Чувствовался недостаток всего, кроме мяса, хлеба и муки. Этого тоже было не очень много, но все-таки жаловаться было еще нельзя. Что касается кофе и сахара, то мы пользовались этими лакомствами только в тех случаях, когда отбирали их у англичан; в другое время мы о них и не думали. В округе Босгоф растет в диком виде дерево, из корней которого мы получаем хороший кофе. Корни сперва толкутся, потом жарятся и дают напиток прекрасного вкуса. Жалко было только, что дерево это растет не в большом количестве и потому далеко не удовлетворяет потребности в нем. Но мы делали себе кофе из зерен пшеницы, ячменя и маиса, сухих персиков и даже из особого рода картофеля. Моего питья, воды, всегда было много, особенно после дождя.

Вопрос об одежде был гораздо важнее. Мы были принуждены делать кожаные заплаты на брюках и даже на куртках. Для обработки кожи служили старики и люди болезненные, которые при приближении врага прятались куда-нибудь, а после его ухода снова брались за дело; но вскоре англичане стали забирать кожи и шкуры; они резали их на куски и выбрасывали, думая, что это принудит нас ходить босиком или без одежды.

Но так как это невозможно, то бюргеры начали практиковать способ переодевания, который называли «вытряхивание» (uitschudden)[66]. Они, несмотря на запрещение, раздевали военнопленных, «вытряхивая их» из их одежд. Англичане сперва уничтожали одежду по всем домам и сжигали ее, а теперь стали резать на куски и выбрасывать шкуры. Бюргеры в свою очередь не выдержали и взамен платили раздеванием пленных.

В конце мая я отправился, перейдя железнодорожную линию, в Париж и Вредефорт для того, чтобы проехать оттуда к генералу Деларею для переговоров о военных делах. Я пришел к заключению, что мы должны были бы послать в Капскую колонию небольшие отряды, непременно небольшие, которые могли бы быстро и легко двигаться, и прятаться, и исчезать при виде больших сил неприятеля. С такими маленькими отрядами англичанам было бы не только неудобно справляться, но они сослужили бы еще ту службу, что англичане были бы тоже принуждены разделить свои силы.

Но только что я прибыл во Вредефорт, как получил от президента Штейна письмо, которое меня отозвало к нему. Я должен был, таким образом, оставить свой план и свои переговоры о нем с генералом Делареем, а потому написал ему письмо, в котором просил его приехать тоже к президенту. Точно так же я пригласил и судью Герцога.

Генерал Деларей приехал раньше судьи Герцога. После того как мы собрались все вместе, получено было следующее послание от правительства Южно-Африканской Республики.