Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дат.: январь 1912 г. — по времени публикации и посвящению.
Посвящение связано со скоропостижной смертью М. А. Кузьминой-Караваевой 29 декабря 1911 г. (см. комментарий к № 68). При жизни поэта ст-ние не было замечено критикой. В советский период о ст-нии упоминал А. А. Волков, для которого оно являлось свидетельством «упадочной изнанки гумилевского жизнеутверждения» (Волков А. А. Знаменосцы безыдейности (Теория и поэзия акмеизма) // Звезда. 1947. № 5. С. 176). Л. А. Смирнова видела в ст-нии возвращение к теме странствия — «спасительного движения к дальним пределам» — которая теперь разрешается на более высоком философском уровне (см.: Смирнова Л. А. «...Припомнить всю жестокую, милую жизнь...» // Изб (М). С. 20). «Человек борется всю жизнь за идеал, воплощенный Родосом, но получает лишь преходящую славу после своей смерти. Такая участь кажется ему печальной и бесполезной, однако последняя строфа стихотворения раскрывает некий высший смысл жизни: впоследствии внуки поэта... будут с тоской почитать память своих доблестных предков», — формулировала М. Малин философское «credo» лирического героя ст-ния (Maline M. Nicolas Gumilev, poète et critique acméiste. Bruxelles, 1964. P. 181–182). «Человеческая деятельность приобретает смысл лишь только тогда, когда ею руководит некий идеал», — заключает свой анализ ст-ния Н. Домбр-Потоцки (Dombre-Potocki N. L’Exotique et le merveillex dans la poèsie de Goumilev. Paris-Nanterre, 1971. P. 80. Неопубл. диссертация). Вероятнее всего, подобный взгляд восходит к высказыванию Вяч. И. Иванова: «Человек живет для ушедших и грядущих, для предков и потомков вместе» (Иванов Вяч. И. По звездам. Спб., 1909. С. 365).
Ст. 1. — Родос — греческий остров в Эгейском море у юго-западного побережья Турции, на котором в 1306–1308 гг. обосновались члены военно-монашеского ордена иоаннитов (другое название — госпитальеры, родосские рыцари). Ст. 6. — Цитадель — крепость, ключевое фортификационное сооружение в укрепленном районе, средневековом городе. Бастион — вынесенная вперед часть крепостной стены для увеличения площади поражения нападающих. Ст. 11–12. — Конфликты с мирской властью средневековой Европы привели в конце концов к тому, что госпитальеры вынуждены были покинуть остров. Ст. 15. — Небесная Невеста — Дева Мария, которая покровительствовала ордену. Ст. 29–32. — Речь идет о воскресении в Европе рыцарства, о превращении современного мира в «новый Родос».
70
Новая жизнь. 1912. № 1, январь, с вар., ЧН.
ЧН 1936, СС 1947 II, СС I, СП (Волг), СП (Тб), СП (Тб) 2, БП, СП (Феникс), Изб (Кр), Ст ПРП (ЗК), Ст ПРП, ОС 1989, Изб (М), Изб (Слов), Кап 1991, СС (Р-т) I, Ст (М), Изб (Х), ОС 1991, Соч I, СП (XX век), СПП, СП (Ир), ЛиВ, Круг чтения, Carmina, Ст (Яр), Престол, Изб (XX век), ОЧ, ЧН 1995, Изб 1997, В мире отеч. классики, Ст (Куйбышев), Об Анне Ахматовой. Л., 1990, Посвящается Ахматовой: Стихи разных поэтов, посвященные Ахматовой. Tenafly, New Jersey, 1991, Душа любви, Новый мир. 1986. № 9.
Дат.: не позднее января 1912 г. — по времени публикации.
По свидетельству Ахматовой, ст-ние посвящено ей (В мире отеч. классики. С. 455–456). В ст-ниях, посвященных Ахматовой, по мнению Р. Д. Тименчика, «представлены два сквозных мотива, связанных с “образом Ахматовой”: существо, несущее смерть герою — “Отравленный”, “Укротитель зверей”... — и “лунная дева”...» (см.: Тименчик Р. Д. К вопросу об источниках для жизнеописаний Гумилева и Ахматовой // Ахматовский сборник I. Париж, 1989. С. 253–254). «...В ходе мучительного стихотворного романа, где его место незавидно и вопль еле слышен во тьме беспомощных перепевок (“Знай, я больше не буду жестоким, / Будь счастливой с кем хочешь, хоть с ним, / Я уеду далеким, далеким, / Я не буду печальным и злым...”) открывается Гумилеву новый, самый важный, истинно лирический сюжет» (Лурье С. А. Помилование // Ахматовский сборник I. Париж, 1989. С. 249). В. В. Дементьев рассматривает ст-ние как яркий образец акмеистической поэтики: «Это — современная лирическая драма, оснащенная такими же современными реалиями, как самый обыкновенный стакан, да-да, не кубок, не бокал, а граненый стакан, хотя в этой драме он и играет роль кубка... Все значительное, истинно драматическое сосредоточилось здесь не в выкриках, не в эмоциональных всплесках стиха, а в словах, которые можно произнести даже шепотом» (Дементьев В. В. Минута торжества // Лит. Россия. 1989. 23 июня).
Ст. 10–11. — Речь идет о злом духе — маре — в низшей мифологии народов Европы, который, по легенде, садился ночью на грудь спящего и вызывал удушье (отсюда франц. cauche mar, англ. nightmare). Ст. 21. — Образ «прохладного» рая генетически восходит к евангельской притче о бедном Лазаре (см.: Лк. XVI:19–31).
71
Биржевые ведомости. 1912. 15 января (утр. вып.), с вар., Новое слово. 1912. № 1, январь, с вар., подпись — факсимиле, ЧН.
ЧН 1936, СС 1947 II, СС I, Изб (Огонек), СП (Волг), СП (Тб), СП (Тб) 2, Ст (Пол), БП, СП (Феникс), Изб (Кр), Ст ПРП (ЗК), Ст ПРП, ОС 1989, Изб (М), ШЧ, Изб (Слов), Кап 1991, СС (Р-т) I, Ст (М), Изб (Х), ОС 1991, Соч I, СП (XX век), СПП, СП (Ир), Круг чтения, Carmina, Ст (Яр), Изб (XX век), ОЧ, Ст 1995, Изб 1997, ВБП, МП, Силард 1979, Силард 1983, Русский сонет 1987, Ст (Куйбышев), Сонет серебряного века, Душа любви.
Дат.: не позднее января 1912 г. — по времени публикации.
История создания данного ст-ния описана В. А. Неведомской: «Гумилев говорил как-то о неминуемом столкновении белой расы с цветными. Ему представлялся в будущем упадок белой расы, тонущей в материализме и, как возмездие за это, восстание желтой и черной рас. Эти мысли были скорей порядка умственных выводов, а не предчувствий, но, помню, он сказал мне однажды: “Я вижу иногда очень ясно картины и события вне круга нашей теперешней жизни; они относятся к каким-то давно прошедшим эпохам, и для меня дух этих старых времен гораздо ближе того, чем живет современный европеец. В нашем современном мире я чувствую себя гостем”. По-видимому, это как раз те самые переживания, которые Гумилев передал в стихотворной форме: Я, верно, болен: на сердце туман...» (Жизнь Николая Гумилева. С. 84). «Одной из его поэтических тем была прапамять, — писал А. А. Григорьев. — Возвращаясь к воспоминаниям о своем духовном предке, поэт видел его <...> в образе