– Полы мыть умеете? – внезапно поинтересовался Яков.

– Не то слово! – с готовностью выпалила Света.

– Впрочем, это не самое сложное. Есть еще ряд неприятных обязанностей, – Яков на миг задумался, а потом спросил: – К медицине какое-нибудь отношение имеете?

– Я? – На мгновение Света явно растерялась, но тут же снова пришла в себя. – Самое непосредственное. Вот! – она достала и предъявила какую-то бумагу. – Я на больничном!

– Да уж, – вздохнул Яков. – Тесные связи с медициной – налицо… У нас, если честно, санитарок не хватает. Должность, правда, обещана моей супругой кому-то из родственниц знакомых медсестер. В качестве благодарности за присмотр за Воскресенским, как я понимаю. Но ничего, бюрократические формальности неделю еще точно будут утрясаться. На это время я могу принять вашу добровольную помощь. Пойдете санитаркой в отделение?

* * *

И вот, вскоре Света уже была рядом. Коля не верил – то тер глаза, опасаясь снова проснуться и узнать, что ничего такого не происходит, то хватал жену за руки, проверяя, уж не видение ли она, то пробовал на вкус катящиеся градом из ее глаз слезы, с чего-то взяв, что по степени солености сможет определить степень реальности происходящего.

– Тебя что, били? Я тебя выхожу! – шептала Света, холодными кончиками пальцев ощупывая опухшее Колино лицо. – Все это ничего, все это ерунда.

– Конечно ерунда! – вторил Коля. – Я зеркала уже сто лет не видел, так что даже не пойму, чего ты так переполошилась. И, между прочим, никто меня не бил. Скорее я их. Да и то не слишком.

Тут его понесло и он, почему-то не сначала, а с момента, как вчера из «брехаловки» его вызвали в кабинет к следователю, начал рассказывать Свете о своих злоключениях.

– Заводят в кабинет, где раньше мой Ткаченко восседал, но Игната Павловича уже и след простыл. Сидит товарищ в докторском халате и вежливо так говорит: «Встаньте ровно, дотроньтесь кончиком пальца до носа, покажите язык». Цирк какой-то! Но я все делаю, что зря ерепениться. Товарищ говорит: «Все ясно, я так и думал, уведите!» И что ты думаешь? Вместо камеры отправляют снова в шкаф.

Тут пришлось сделать отступление и рассказать, что такое шкаф и как невыносимо там стоять. В глазах Светы при этом отразился такой ужас, что Коля тут же вспомнил о своем мысленном обещании некоторые вещи из тюремного опыта никому не рассказывать.

– Но это все не важно. В общем, ночью меня забрали и увели в машину…

– Ночью? – ахнула Света. – Ты что, до ночи так, не двигаясь, стоял?

– Ты слушай главное! – отмахнулся Коля. – Представь, тебя сажают в гражданское авто. С двух сторон два парня – явно тоже не из наших. И я подумал, что это похищение. А что? Саенко мог перехватить мою записку и расшифровать.

– Не мог! – вмешалась Света. – Ее ни один нормальный человек не расшифрует. Ты так перемудрил, что мы все чуть умом не тронулись, хотели Хлебникова воскрешать. Если б Игнат Павлович вовремя не расспросил твоих сокамерников, мы бы и не узнали, что ты там шифровал. Ты не подумай, я не сержусь, но просто впредь, прошу тебя, в загадки не играй…

– Ткаченко знает? – с досадой охнул Коля. – Нехорошо вышло. Будет теперь думать, что я ему не доверяю. А я-то доверяю, но есть вещи, которые людям его должности лучше не знать. Поставь себя на его место! Варианта два – или закрывать глаза на правду, или без всяких доказательств цепляться к уважаемому чину. Я как хотел? Чтоб вы собрали аргументы, а уж потом бы отдали Ткаченко. Ему же лучше б было…

– Он это понимает, я с ним общалась, – быстро вставила Светлана. – Но давай про это позже. Ты не закончил свой рассказ. Что было дальше?

В этот момент из-за стены раздался чей-то кашель. Коля резко обернулся и несколько раз осторожно стукнул в стену. «Фанера или крашеный картон?» Пытаясь вспомнить, что они уже наговорили запретного, Коля с тревогой глянул на жену.

– Не бойся, – успокоила Светлана. – Стены, ведущие в общую комнату, капитальные, сквозь них ничего не слышно, а на палаты остаток помещения делили наскоро, поэтому, считай, тут стенок-то и нет. Мне Яков объяснил, как у них все устроено. В этой части отделения – что-то вроде карцера. Тут лежат обследуемые с помощью специальной терапии. Потому и меры содержания не такие суровые – все под медикаментами. Вряд ли кто-то из твоих соседей, их трое, вообще в сознании.

– А я? – не понял Коля.

– Ты исключение. Пока. Дня три и, может, даже больше, Яков сможет держать тебя здесь без медикаментозного вмешательства. У тебя диагноз – сотрясение мозга и отравление еще не известным химическим веществом. Чтобы узнать состав, врачи пока не будут ничем другим влиять на твое сознание.

– Что значит – пока? – не унимался Горленко, не на шутку испугавшись. – Я не хочу, чтобы как тот, что плакал в первой камере… Ты и не представляешь… Впрочем, и не знаешь…

– Рассказывай! – потребовала Света. – Итак, тебя посадили в гражданское авто, и ты подумал, будто это похищение.

– Да, я решил, что сейчас меня уберут по-тихому, чтобы не накликал подозрений на Саенко. Ну и решил сбежать. Выждал момент, когда авто притормозило, вжал попутчика в спинку переднего сиденья, схватился за ручку двери… Ты не подумай, я драться не хотел, но эти тоже оказались не из робких и начали сопротивляться. Короче, из автомобиля я не выпрыгнул, а выпал, – Света ахнула, но Коля продолжал: – Всадили, гады, укол какой-то в шею. Вокруг все поплыло. Пришел в себя в каком-то жутком месте. Свет яркий, от которого аж режет глаза. На маленьком окне решетка и решетка же вместо стены, отделяющей камеру от коридора. На соседней кровати сидит замотанный смирительной рубашкой юноша и плачет. Так жутко. С виду – взрослый человек, а плачет, как младенец. Тихо, но с надрывом, весь мокрый, слюни пеной падают на пол… Я думал успокоить, попытался встать и понял, что привязан. Наверное, такой же рубашкой и прямо к кровати. Я заорал, мол, я не сумасшедший, это ошибка, гады, отпустите. Явилась тетка размером с три тебя в ширину и чем-то очень гадким заткнула мне рот. И говорит еще, усмехаясь: «Все хорошо, товарищ, вы в больнице. Вы не кричите, чтобы прочих не будить! Расслабьтесь, успокойтесь, дышите ноздрями». Я промычал, мол, ладно, но она уже ушла.

– Какой кошмар! – не выдержала Света. – И что, никто из тех, кто был в палате, не помог?

– Трое спали. Тот, что плакал, вообще ничего вокруг не замечал. А один ходил туда-сюда, как сомнамбула. Глаза безумные, вены на лбу в такт шагам пульсируют, руки дрожат… Я присмотрелся – это мой знакомый вор из беспризорных. Он буйным был, еще когда на малолетке срок отбывал. Потом, как попадался, чудил такое, будто правда псих – раз прыгнул с третьего этажа при задержании, переломал сам себе ноги. Когда вышел, я с ним уже не встречался, но ребята рассказывали, что при недавнем задержании он всячески изображал сумасшедшего. Кто знает, то ли чтобы приговор смягчили, то ли правда крышей поехал. Жизнь у таких воров не сладкая, – Коля вздохнул. – Короче, я решил его внимание не привлекать и сделал вид, что сплю. Тут снова эта тетка пришла и вынула мой кляп. Но я, конечно, нарочно затаился, такое унижение не каждый тихо стерпит. Короче, я был наготове и как цапну ее за руку. От ее крика все попросыпались, но себе она почему-то кляпом рот закрывать не стала. Вколола мне еще что-то, опять я провалился. Пришел в себя уже вот тут. Нет худа без добра – я до сих пор не верю, что тебя ко мне пустили.