Доктор Мэлрой внимательно посмотрел на Виталия, взглядом спросил у Агнессы, что тут делает посетитель, получил, видимо, одному ему понятный ответ, кивнул и проследовал по коридору к дальней палате. Старушка остановилась:

– Добрый день, Агнесса, – сказала она неожиданно молодым голосом. – Как мы сегодня?

– Добрый день, миссис Примроуз. Все спокойно, – сообщила Агнесса. – Да вы сами увидите.

– Правда?.. Хорошо, дорогая Агнесса, я знаю, вам можно довериться. Вам – точно.

Почему она при этих словах бросила взгляд на Виталия? Почему в ее взгляде мелькнуло что-то похожее на одобрение? Показалось?..

Миссис Примроуз вошла в первую же палату, и Виталий только после того, как за ней закрылась дверь, вспомнил о ее крепко сжатых кулачках – сейчас женщина выглядела более спокойной, чем несколько минут назад. Поговорила с доктором, и ей стало легче?

– Ну вот, – сказала Агнесса. – Доктор займется Хазаном, а миссис Примроуз не выйдет от внука раньше, чем к обеду. Я вас слушаю, мистер Дымов.

– Стул такой неудобный… – пожаловался Виталий.

– Разве? – удивилась Агнесса, привстала, увидела, в какой позе сидит Виталий, и рассмеялась.

– Нажмите на рычажок справа внизу.

Под сиденьем действительно оказался рычажок, за который Виталий потянул, спинка откинулась, и сидеть стало очень удобно. Мог бы сам догадаться. Что подумала Агнесса о его способности оценивать обстановку?

– Теперь нормально? – спросила она.

– Да, спасибо, – пробормотал Виталий.

* * *

– Вы сказали только что, – осторожно начал Виталий, – что, по-вашему, мне нужен человек, так же мало, как Динора, связанный с реальностью, но способный…

Виталий не успел подобрать слово, Агнесса закончила за него:

– Способный выслушать и понять, да, я так сказала.

– Почему вы…

Агнесса потерла переносицу, будто пыталась что-то вспомнить.

– Мистер Дымов, – сказала она, – я двенадцать лет работаю в этом отделении…

– Сколько? – поразился Виталий.

Агнесса улыбнулась.

– Вы, наверно, решили, что я стажерка? Мне многие дают гораздо меньше лет, чем на самом деле. Моя бабушка умерла в восемьдесят три, и ей до самой смерти никто не давал больше сорока-сорока пяти, если смотреть со спины, конечно. И голос у нее был молодой. Мне тридцать восемь, мистер Дымов, моей старшей дочери на прошлой неделе исполнилось семнадцать.

– И она… – Виталий прикусил язык, вовремя поняв, что готов был сморозить глупость.

– Нет, пять лет ей никто не даст, – Агнесса… или лучше называть ее миссис Болтон?.. рассмеялась, глядя Виталию в глаза, и он, будто получив команду, рассмеялся тоже – впервые за… Господи, когда он смеялся в последний раз? Он не помнил. Когда была Дина, они то и дело хохотали – над любой мелочью, которая кого-то другого заставила бы только улыбнуться. Но после того, как Дина оказалась в больнице, он не помнил, чтобы… Виталий подумал, отсмеявшись, что – вот странность! – Айша тоже была не склонна смеяться, они не смотрели юмористических программ по телевидению («Ты любишь эти глупости? Я – нет!»), не рассказывали друг другу анекдотов. Но разве они вечно грустили? Нет, порой им бывало очень весело друг с другом, но – странное дело! – веселье было… как бы правильнее выразиться… слишком теоретическим, будто читаешь смешной текст, отмечая про себя: вот замечательная шутка, и эта тоже, и тут очень остроумно сказано, – понимаешь, как это смешно, но лицо остается серьезным, и ты только по глазам Айши, по ее лучистому взгляду представляешь, что ей тоже весело. Кто-нибудь посторонний, увидев их, сидевших напротив друг друга в тишине, решил бы: вот мрачная пара.

– Я стала здесь работать, когда умер Эрнест, – Агнесса так быстро перешла от веселья к печали, что Виталий не успел перестроиться, и слова о чьей-то смерти прозвучали так же кощунственно, как аккорды похоронного марша Шопена в середине песенки «Танцуй, моя крошка».

– Эрнест – мой дядя, – пояснила миссис Болтон. – Брат моей матери. Он был аутистом, и я чуть ли не с самого рождения знала, что это такое. Дядя Эрнест только меня и еще свою маму то ли как-то понимал, то ли нам это только казалось… По крайней мере, он делал то, что мы ему говорили. Не сразу и чаще не так, как надо, но… В туалет его приходилось отводить, и зубы ему чистить. Мне нравилось: будто с куклой играешь, с большой и послушной куклой, которая, к тому же, умеет делать такое, что больше не может никто. Он слышал и понимал разговор цветов, представляете? Умел предсказывать дождь, правда, нужно было суметь понять. Дядя Эрнест к десяти годам научился кое-как говорить, но каждое слово, которое он произносил, имело двадцать или больше значений, и нужно было догадаться из контекста… Ох, простите, мистер Дымов, я совсем… В общем, я окончила школу медсестер и работала в больнице штата, а в восемьдесят девятом дядя Эрнест умер – совершенно неожиданно, он и не болел совсем, такое ощущение, будто ему просто надоело жить… и я тогда решила… муж был не против… С тех пор я на этом этаже, двенадцать лет. Так что… Я хочу сказать, мистер Дымов, что вы не должны удивляться. Когда вы назвали себя, я сразу подумала: этот человек хочет разобраться, что случилось с его женой, и если он пришел сюда, то надеется на наших пациентов. Они так же… ну, или почти так же далеки от реального мира, но, в отличие от таких больных, как ваша жена, какой-то контакт сохранился…

Виталий смотрел на миссис Болтон с изумлением и облегчением от того, что ей ничего рассказывать не нужно: достаточно нескольких кодовых слов, обладающих для них обоих одинаковым смыслом, и она сделает все так, как нужно. Он не знал – как именно нужно, он никогда не имел дела с аутистами. А миссис Болтон знала.

– Почему вы молчите, мистер Дымов? – подняла брови Агнесса.

– Я… А можно без «мистера»?

– Конечно, – с готовностью согласилась Агнесса. – Витали? Почему вы молчите, Витали?

– Я думаю… что говорить, если вы и так все понимаете?

Агнесса покачала головой:

– Не уверена, что понимаю правильно. Но я давно тут работаю, одно время дежурила не только на этом этаже, но и на шестом. Кстати, вашу жену видела тоже. И мне всегда… не всегда, конечно, но довольно давно казалось, что между нашими пациентами и теми, что лежат на шестом, существует связь. Анри… был у нас мальчик… он, к сожалению, умер… родители привезли его из Канадской Альберты, состоятельные люди, если могли платить, страховки у них не было… Мне казалось, что Анри каким-то образом знал, что чувствовали пациенты, лежавшие в коме двумя этажами ниже. Время от времени он становился беспокойным, иногда даже буйным, а я однажды в это время дежурила на шестом и потому, перебирая тот день в памяти, вспомнила: как раз тогда у мужчины, впавшего в кому после падения с лестницы, начался гипертонический криз, он в тот же день умер, такое дело. Тогда я отметила в памяти – мол, совпадение. Еще раз Анри впал в буйство недели две спустя, и мне пришло в голову позвонить дежурной на шестой. Все было спокойно, но, пока мы говорили, что-то случилось в одной из палат, Милдред вызвали… Через час она позвонила мне и сказала, что неожиданно пришел в себя пациент, была такая радость! Я подумала: два совпадения – это… Нет, всего лишь совпадения. Но потом были и третье, и четвертое… Анри всякий раз приходил в возбуждение, когда на шестом этаже должно было что-то произойти – только должно, понимаете? Через несколько минут или полчаса… Он чувствовал наступление чего-то, как кошки чувствуют приближение землетрясения.