Гарольд, ублюдок, совокуплявшийся с той несчастной женщиной, словно животное. Действительно ли Рафу хотелось знать, что видела Шарлотта?

— И что же?

— Ну… — медленно протянула она и затем выпалила на одном дыхании: — Понимаешь, на нем почти не было одежды. А я так перепугалась и подумала… ну, я подумала, что он выглядит невероятно глупо.

Раф ожидал услышать все, что угодно, но только не это. Рассмеявшись, он покачал головой:

— Бедный Гарольд. Он всегда был весьма… упитанным.

— И розовым, — добавила Шарлотта, похоже приободрившись. — Как свинья. И это не давало мне покоя все время. То есть мне кажется… что мужчины выглядят не слишком привлекательно.

— Надеюсь, это не так.

Раф уже сожалел, что вынудил ее на это признание. Проклятый Гарольд!

— Да, но я также думаю… — Она понизила голос, но все же он расслышал: — Думаю, что ты не выглядел бы глупо. Я… не то чтобы меня особо занимало это! — но мне кажется, ты на самом деле красивый.

— Чарли…

Он быстро шагнул к ней, но она уже повернулась и выбежала из комнаты.

Брюссель, 28 мая 1815 года

«Мой дорогой друг и соратник!

Как ты думаешь, сколько может солдат маршировать в строю, прежде чем сочтет смерть от рук врага счастливым избавлением? Я сочувствую солдатам, которых муштрую ежедневно, потому что мы зря торчим здесь в ожидании этого проклятого Бони. Это была хорошая шутка, когда, ты назвал в честь него своего мерина. Эх, если бы его самого выхолостили!

Однако Блюхер со своей армией все еще далеко от Брюсселя, и нам, пожалуй, следует радоваться, что Бони едва плетется. Пусть французы всегда опаздывают, да?

Веллингтон действует осторожно. Внешне он весел, энергичен и сама любезность, но втайне заставляет нас прочесывать сельскую местность в поисках врага и намечать план возможных сражений и различных стратегий, которые мог бы использовать.

Чего там отрицать, дружище, грядет серьезная битва, и скоро. Уверен, ты читаешь донесения, и все они говорят о том же. Одна битва, один горячий день на поле сражения, единственная победа, и этому кошмару конец.

А теперь, боюсь, нам придется сцепиться с тобой, ибо то, что я скажу сейчас, может разъярить тебя.

Я люблю твою сестру, Раф… ваша светлость. Понимаю, я все понимаю. Она еще ребенок, ей только исполнилось семнадцать, тогда как я почти старик в свои двадцать шесть. Вот почему я торжественно клянусь, что не буду тревожить ее до сезона в следующем году.

Сейчас я набрался храбрости признаться во всем, что у меня на душе… кто в моем сердце, только потому, что нахожусь далеко от Гросвенор-сквер и ты не можешь вызвать меня на дуэль и пристрелить.

Я всего лишь солдат, Раф, и почти ничего не могу предложить любимой сестре герцога, кроме захудалого ирландского поместья и моей полной и безоговорочной преданности. Но если ты все же согласишься подумать о моем сватовстве и о моей любви, я буду молиться, чтобы мне было позволено питать надежду однажды получить твое благословение.

А сейчас я могу просить тебя лишь об одном — чтобы ты берег мою дорогую Лидию. Я ужасно скучаю по ней, по ее улыбке, милым манерам, по ее мягкому юмору и тонкому уму. Впервые в жизни, Раф, я боюсь вступать в сражение, так как мне есть что терять…

Твой преданный слуга и покорный проситель,

Капитан Свейн Макналти Фитцджеральд.

P. S. Ради бога, Раф, сожги это письмо! Я суеверен, как глупая старуха».

Раф молча потянул письмо Шарлотте, которая тихо сидела у него в кабинете с вышивальными пяльцами, и возвратился к своему месту за письменным столом.

Он поставил руки перед собой, сложив ладони домиком и слегка касаясь губами кончиков пальцев, наблюдая, как она читает.

Шарлотта пробежала глазами страницу, потом еще раз, прежде чем положила письмо на колени и посмотрела на Рафа. В ее глазах блестели слезы.

— О, Раф, — тихо произнесла она, и ее голос дрогнул. — Это так красиво и так печально. И это очень пугает.

— Я знаю. — Раф стукнул кулаком по столу. — Черт бы его побрал!

— Раф! — Шарлотта поднялась и, подойдя к столу, встала напротив. — Возможно, некоторые могут счесть, что Фитц слишком высоко замахнулся, но мы знаем: у него чистая душа и…

— Дело не в этом, Чарли. Господи, я не мог бы желать Лидии лучшего, — прервал ее Раф.

Оттолкнув кресло, он направился к столику с винами, чтобы налить себе порцию чего-нибудь покрепче.

— Нет, конечно нет. Фитц твой друг, и мы знаем, какой он замечательный человек.

Раф одним глотком осушил бокал и, прежде чем снова сесть в кресло, налил себе еще порцию бренди.

— Он сентиментален, Чарли. Он жалеет себя и мыслит сейчас скорее как человек, который беспокоится о собственном выживании, а не о поражении врага.

— Разве любой разумный человек не беспокоится о том же?

Раф покачал головой:

— Нет, только не солдат. Солдат думает только о битве, только о людях, которыми командует. Думать о себе, о том, что ты можешь не пережить этот день? Это хуже, чем проклясть себя. Это делает тебя осторожным, что нередко приводит к гибели. Фитц это знает. Это не первая его битва, и он не впервые встречается с врагом. Он знает это!

— Но что мы можем сделать?

— Не знаю. Я не могу поехать в Брюссель. Он поймет, что я приехал нянчиться с ним, и это только ухудшит положение. Он уже не мальчик. Он прекрасный солдат, пожалуй, из лучших. Храбрый. Бесстрашный. Он не раз спасал мне жизнь. Проклятье, почему его угораздило влюбиться именно сейчас!

— Вряд ли кто-то влюбляется по плану, Раф. — Она положила письмо перед ним на стол. — Он сказал то, что ему необходимо было сказать. И похоже, он отдавал себе отчет, насколько драматично звучат его слова. Когда придет время, когда Бонапарт наконец появится, с ним будет все хорошо. Просто ожидание слишком затянулось, вот и все. У него достаточно времени, чтобы подумать о сражении.

Раф взял листки письма, снова проглядел их.

— Пожалуй, ты права. Нет, ты действительно права. Его первые слова — о его солдатах, о Веллингтоне и сражении. Я буквально вижу его сейчас, как он сидит в одиночестве, а свеча и вино в бутылке рядом с его локтем все убывают, пока он пишет. И наконец он признается в том, о чем почти сразу же жалеет.

— Он хочет, чтобы ты знал, что он любит Лидию. Думаю, это замечательно.

Раф взглянул на Шарлотту:

— Спасибо, Чарли. Ты, как всегда, мыслишь здраво. Кроме того, если бы я написал ему и сказал, чтобы он не сентиментальничал, ни к чему хорошему это не привело бы. Лучше написать, чтоб он не был лошадиной задницей и прибыл домой живым-здоровым и мог ухаживать за Лидией.