Последние слова Сэиланн прокричала.

И гонец бросился прочь из селения, обмотанный горящей золотой нитью, а его птица неслась за ним, но не успевала.

Никто не видел, что делала богиня, когда все побежали за ним.

Заходящее солнце пробивало бойницы лучами, как копьями, оставляя длинные тени на темном песке.

Коридор с желтыми стенами выводил в высокий зал. Сэиланн прыгала через трещины в каменных плитах и смеялась.

Они остановились в оазисе у подножия горы, из которого только что ушел караван – повсюду были кости, экскременты и запах стоянки, и Сэиланн потребовала указать ей другое жилище. Дети последовали за ней, боясь новых незнакомцев, хотя до развалин замка было далеко, и ночь уже опускалась на пустыню.

Огромная каменная арка, наполовину разрушенная и заметенная песком, днем давала густую тень, и еще сохранились остатки лиан, которые ее оплетали. Всего год прошел с тех пор, как жители трех окрестных деревень убили своего господина и его семью, и старая железная магия больше не поддерживала рукотворный оазис, и вода по трубам не текла вверх, но во дворе сохранился колодец, а на разрушенной башне – длинные полосы волшебного металла.

Сэиланн попросила детей отбежать в сторону. Они открыли рты и прикрыли уши руками, а Сэиланн развела руки, топнула ногой и пронзительно закричала.

Одна полоса отошла от стены, а другая – повисла, скручиваясь, как лиана.

– Будут копья! Будут кооопья! – сказала Сэиланн и обернулась. У младшего из ушей шла кровь. Сэиланн обняла его, шутя перевернула вверх ногами, залечила уши и потрясла, чтобы не визжал. Она сама некоторое время ничего не слышала, но ее это не волновало.

Кровь перестала идти.

– Хе, сами виноваты! – сказала Сэиланн, хотя дети были ни в чем не виноваты, и пошла осматривать замок.

Год назад ее войско шло по мокрым землям, и верные из далекого тогда Айда прислали гонца с просьбой прислать хоть одну обученную девочку, пусть и в голубом покрывале. И верная подруга выполнила их просьбу, даже с избытком, а большего им и не понадобилось.

Тогда ученицы Сэиланн не давали башне работать, хватало четырех учениц. Сэиланн с удовольствием прыгала по плитам и считала – раз, два, три, четыре! Раз, два, три, четыре!

Замок просто перестал подавать сигналы, но новостей о бунте в этой глуши не было – и никто не отправлял отряды солдат, чтобы помочь хозяевам замка. И зачем было отправлять? Здесь, на пограничье, уже стоял заслон, правда небольшой. Здесь оставалось совсем немного воинов. Только два отряда по две квары.

Второй заслон смешали с песком полгода спустя.

Теперь воинов нет, большой дом пуст, а старая пристань для летающих машин сломана и разобрана на части.

Тогда Сэиланн не было здесь, ей все это рассказали верные.

А в каждом отряде – пять раз по десять пограничных солдат, и еще отряд охотников! Раз, два, три, четыре… деееесять! – крикнула она и поняла, что слышит.

Эхо отражалось от стен коридора и бродило в длинных переходах замка, прыгая от комнаты к комнате.

Она сорвала занавесь с высокого окна и обернула ей плечи. Это будет мое! Мое! Мо-е!

Сэиланн не интересовало, как убили хозяев. Но спальни у них были хорошие, в одной развевался рваный полог, а в другой были настоящие тростниковые циновки, как в городах на болоте, а длинный коридор, где часть пола была украшена толстым стеклом, выводил в высокий, высокий зал, а в зале был трон, и она трогала его холодной ладонью, а кости владельца были разбросаны по комнате – там череп, там сплетенные пальцы – мужская кисть и женская кисть – или позвонки, и истлевшие обрывки расшитой богатой одежды, и Сэиланн кричала и смеялась, пиная черепа, и бросала их в окно, на задний двор замка. А потом спустилась вниз.

Мальчики чем-то занимались во дворе, но, когда мать пришла, они сидели, прижавшись друг к другу, и дрожали от холода. Сэиланн привела их в спальню с пологом, укутала всеми одеялами и налила воды в стальной котелок. Его можно было согреть одной ладонью, а потом отдернуть руку, пока не обожгло. Размочила в котелке полоски вяленого мяса.

Дети пили горячий суп, а Сэиланн смотрела в узкое окно, как ночь опускается на пустыню. Намотанная на плечи занавесь вдруг стала тяжелой, и Сэиланн ее сбросила.

А потом она села и уткнулась лицом в колени, и завыла, потому что не знала, что такое слезы, и сидела так, пока не уснули дети.

Ночь обнимала ее, и держала в тяжелых ладонях разоренный замок, а над ними колыхался разорванный полог, такой же тяжелый и надежный, как ночь.

Сэиланн встала, покопалась в мешке, взяла стальную иглу – настоящую, стальную, длинную, ей ее подарили жители оазиса.

И принялась зашивать.

Оазис был выжат досуха.

Нет, конечно, не выжжен. Нет, и не засыпан сором по верхушки немногочисленных кустов. Айдис не будет убивать живую землю. По крайней мере, нарочно…

Но айдисов – и прочих – было слишком много для того, чтобы оазис остался в живых.

Трава была вытоптана и выщипана птицами, недалеко паслась стая, склевывая колючку и нитянку, а большинство деревьев, тех, что не росли прямо у ручья или на берегу, были срублены. Если не поможет какой-нибудь колдун, солнце скоро довершит остальное. В стремлении к лучшему люди жертвуют обычным, а ведь от такого добра точно не стоит искать добра…

Стройные ряды палаток немного утешали наблюдателей, качавших головами. Вот, воины пришли, воины будут служить богине. А зеленое место? Исчезнет? Ну, то делать, неспокойное время… Время, оно всегда требует своего…

На краю водоема сидела женщина с непокрытой головой, печально смотрела на происходящее и жевала сушеную зелень. Рано или поздно придется разместить эту ораву в бывшем доме солдат. В том, низком и длинном, в два этажа. Скорее бы уже восстановили все, разрушенное добрыми последователями нашей богини.

Ее мысли прервал чей-то хриплый голос.

– Простите, санн… Простите…

– Иди сюда… – проворчала Эммале, дожевывая корешок. – А я отдыхаю, но если дело срочное…

Седой кочевник присел рядом на корточки на почтительном расстоянии, опасаясь коснуться одежд великой колдуньи.

– Мы все так стремились сюда, санн… У меня заболела жена. Она очень тяжело дышит, и…

Эммале проглотила остатки и поднялась.

– Да, я поняла вас… Я должна сейчас уйти, и мне нельзя осматривать каждого больного на месте. Но я не одна. Сейчас попросите любого верного о помощи – именем богини или моим. Повиновение должно быть безусловным, и я отвечаю. Понятно? Наши палатки совсем недалеко, вон там, моя помощница сейчас поднимает воду из песка для новоприбывших… Эй, вы!