подчеркнуто значение этого города как нового церковного центра. А на северо-востоке Руси тем временем развивалось противостояние двух новых центров – Твери и Москвы. Первый из них пока уверенно удерживал первенство, но и соперник не собирался сдаваться. Сыновья Даниила Александровича копили силы для будущей борьбы, в которой позиция митрополитов – преемников Максима – сыграла далеко не последнюю роль.

Москва и митрополиты

Поставление нового митрополита – Петра – не обошлось без недоразумения. Об этом повествует его житие, составленное епископом Ростовским Прохором (ср.: [Кучкин 1982: 63–67; Клосс 2001: 15–18]). Некий Геронтий выступил в качестве его соперника. Если верить сообщению жития, то он действовал по собственной инициативе. Но едва ли могло так случиться, что без чьей-то санкции «деръзну Геронтий игумен подъяти сан святительский, возмя ризницю, и рипидию, и многиа иконы, и сановники, якоже подобает святителю, и ону икону святую Богородицу, юже написа угодник Божий Петр, еще сый игумен. Пойде в Костянтин град…» [Жития святого митрополита Петра: 415]. Без сомнения, Геронтия поддерживала светская власть города Владимира и как минимум часть духовенства, «иначе трудно объяснить, как никто ему не возбранил распоряжаться митрополитскою ризницею и утварью и как решились сопутствовать ему церковные сановники, т. е., вероятно, митрополичьи бояре» [Макарий (Булгаков): 19–20]. А. В. Карташев справедливо характеризовал поездку без законных полномочий в сопровождении митрополичьих чиновников как «прямо невозможное дело» [Карташев 1993: 298]. Кто же конкретно представлял эту светскую власть? Митрополит Макарий предпочел дипломатично уйти от данного вопроса [Турилов 1995: 519]. А ведь несложно догадаться, что за спиной неудачливого кандидата стоял Михаил Тверской, которому был необходим союзник для борьбы с Москвой и помощник в возвышении Твери. Михаилу Ярославичу, «без сомнения, хотелось видеть на митрополичьем престоле человека, который был бы ему обязан этим саном» [Борзаковский 1994: 99–100]. В то же время Михаил, видимо, не надеялся на перенос митрополии в Тверь, иначе он сделал бы ставку на Тверского епископа. Бесперспективность такой попытки была очевидна: в Константинополе не мог бы вызвать сочувствия перенос митрополичьей кафедры из города в город по прихоти князя, тем более что с момента предыдущего перехода прошло не так много времени. Великий князь опирался на прецедент, созданный поставлением Кирилла [Голубинский 1997в: 100–101, 104–105]. Конечно, Михаил хотел «сохранить в своих руках такое влиятельное средство политической борьбы, каким была церковь» [Хорошев 1986: 93]. Он хорошо понимал силу митрополита, поставленного в Константинополе и имевшего статус иностранного дипломата, признанного татарами, с исключительной властью которого не могли соперничать ни епископы, ни князья [Мейендорф 2000: 393].

Петр же был кандидатом Юрия Львовича Галицкого, желавшего получить архиерея для своей митрополии, образовавшейся еще до смерти Максима [Павлов 1894: 6–9]. При этом Михаил Тверской посылал своего протеже по примеру Галича, а не наоборот. Именно этим возможно объяснить опережение Петром Геронтия в прибытии в Царьград [Соколов 1913: 221]. Возможно, именно медлительность Геронтия в итоге и решила исход всего дела [Борзаковский 1994: 247]. Галицкий кандидат получил высокий сан без особых проблем. Прибывшему же чуть позже Геронтию патриарх отказал, предварительно испытав кандидата, «но весь сан (курсив наш. – Р. С.) возмя и дасть Петру митрополиту…» [Жития святого митрополита Петра: 415]. Вероятно, власти Константинополя решили ликвидировать разделение Русской церкви, поэтому Геронтий и не получил власти. Вполне вероятно, что кандидат Владимира по поручению своего князя настаивал на прекращении разделения и его аргументы были использованы против него. Кроме того, Юрий Львович оказывался пострадавшей стороной: он терял дорогую его сердцу церковную независимость, и назначение «его» претендента на митрополичью кафедру было своего рода компенсацией [Карташев 1993: 299]. Не стоит сбрасывать со счетов и то, что Петр мог понравиться патриарху «своим подвижническим жаром и преданностью делу православия» [Борисов 1999: 120].

Р. А. Седова на основании сведений, содержащихся в «Прологе» XVII в., предположила, что кандидатуру Петра в Константинополе поддержали и представители Москвы. В этом памятнике упомянуты «вси князи рустии», просившие за Петра. В их число, по мнению исследовательницы, должны были входить и московские князья. Это обстоятельство и сделало неприемлемой для Михаила Тверского кандидатуру Петра [Седова 1993: 12–13]. Едва ли так было в действительности. Поддержка Москвы, даже если она и была, не могла тогда оказать заметного воздействия на решение патриарха. Да и сближение самого митрополита с Москвой (с Иваном Калитой) начинает прослеживаться с Переяславского собора. Близких же отношений с Юрием Даниловичем у него вообще, по-видимому, не было [Соколов 1913: 253].

В 1308 г. Петр приехал в Киев, а через год добрался и до Владимира [ПСРЛ, т. VII: 185]. Приехав на Русь, Петр пытался «встать над схваткой» – умерить усобицы, стать миротворцем [Седова 1993: 17]. Его политическая роль, как и его ближайших предшественников, должна была заключаться прежде всего в том, чтобы стараться гасить назревавшие усобицы. Но ему часто приходилось сталкиваться с непониманием своих намерений. Вполне естественно, что прибытие Петра не могло привести в восторг тех, кто желал видеть на его месте Геронтия, об этом говорит и источник: «Неких подгнети (лукавый. – Р. С .) не хотети того пришествия» [Житие митрополита Петра: 210]. Конечно, Михаил понимал, что успех его кандидату не гарантирован: ведь вполне логично было предположить, что Константинополь не пожелает отправить на Русь местного по происхождению митрополита [Штыков 2004: 91–92]. В таком случае, вероятно, Михаил мог и смириться, однако поставление первоиерарха помимо его воли, видимо, оскорбило князя, что, в свою очередь, повлекло за собой последующее противостояние с митрополитом. Тверской князь, таким образом, не сумел оценить огромное значение переезда Петра – ставленника южнорусского князя. Ведь это, по сути, означало новую победу севера Руси над югом. Вместо этого он своим враждебным отношением оттолкнул от себя митрополита и заставил его искать других покровителей [Приселков 1996: 180–181].

Скорее всего, именно следствием такого враждебного отношения Ярославича к Петру стал донос епископа Тверского Андрея на Петра. Мотивы этого могли быть разными. Не стоит сбрасывать со счетов и фактор простой зависти, именно в его пользу говорит сообщение источника: «Позавиде дьявол, вложи в сердце вражду Андрею, епископу Тферьскому, послати хулу на святаго Петра митрополита Афанасию патриярху» [Жития святого митрополита Петра: 415], но в то же время шансов стать митрополитом Андрей не имел: епископов на митрополию не переводили, да и у Михаила был иной кандидат – Геронтий [Соколов 1913: 228]. Однако, думается, главные побудительные мотивы были все же иные, и «почин в оппозиции митрополиту не принадлежит Андрею» [Клибанов 1960: 103], который, видимо, просто выполнял волю своего князя Михаила.

Вместе с политическими причинами свою роль