их племянники Константиновичи – ростовские владетели. Разумеется, архиереям оказали самый почетный прием. Летопись не упоминает в связи с этими событиями Митрофана, но, вне всяких сомнений, он должен был присутствовать в это время во Владимире и участвовать в переговорах, ведь не мог же он игнорировать присутствие митрополита! Убежденный увещеваниями представителей духовенства (и в том числе Митрофана) Ярослав «взя миръ с Михаиломъ» [ПСРЛ, т. I: стб. 455–456]. Митрофану будет суждено управлять епархией вплоть до монгольского нашествия, в ходе которого Владимир подвергнется разорению, а епископ вместе с семьей великого князя погибнет в дыму на хорах Успенского собора, внутри которого варвары разложат костер.

Русская церковь, Москва и монголы

Татаро-монгольское нашествие пронеслось по землям Руси, сметая все на своем пути. Погибло множество народа, ряд городов превратился в развалины, огромное число людей было уведено в рабство. Церковь, как и другие общественные институты древнерусских земель-государств, серьезно пострадала в результате татарского вторжения. Источники пестрят фактами, доказывающими это (см., напр.: [ПСРЛ, т. I: стб. 460–465]). Описание гибели церковных служителей приобрело в летописях характер клише, но за этим, без сомнения, стояли реальные события [Охотина 1989: 158]. Данные летописей подтверждает и археология (см., напр.: [Жарнов 2003: 55]). Учитывая все это, сложно согласиться с мнением, что церковная организация «несмотря на тяжелейшие бедствия, потрясшие страну, выжила без особых потерь…» [Хорошев 1986: 73].

В материальном плане особо чувствительной для церковной жизни стала потеря книг и утвари (деревянные храмы можно было довольно быстро отстроить вновь) [Голубинский 1997в: 16]. Разорены были и территории, право сбора доходов с которых принадлежало иерархии. Так, в 1239 г. захватчики «град святыя Богородица Гороховець пожгоша» [ПСРЛ, т. I: стб. 470]. Особенно серьезный урон причинен был монастырям: многие из них оказались разграбленными, а их братия вырезана. Это надолго задержало развитие иночества и монастырского хозяйства [Будовниц 1966: 47].

Судьба высших иерархов была различна: некоторые из них вдохновляли народ на борьбу с завоевателями. Так, например, епископ Владимирский Митрофан призывал паству оборонять свой город [ПСРЛ, т. II: стб. 779–780]. Другие не решились разделить судьбу паствы. Е. Е. Голубинский полагал, что если признать обязанностью епископов вдохновлять народ на борьбу, «то летописи не дают право нам сказать, чтобы епископы наши оказались на высоте своего призвания…» [Голубинский 1997в: 14]. Покинул свой город перед нашествием епископ Рязани [НПЛ: 75, 287; ПСРЛ, т. I: стб. 515]. При этом для ухода иерархов из обреченных на разорение городов существовали и некоторые разумные доводы. Конечно, гибель для владыки вместе с защитниками русских городов была почетна, но кто бы ставил священников, если бы на Руси совершенно не осталось епископов [Голубинский 1997в: 15]? В областях, где епископы погибли, долгое время особенно остро ощущался недостаток в священниках [Голубинский 1998б: 86].

Незадолго до разгрома татарскими войсками Киева туда пришел из Никеи митрополит Иосиф, грек по национальности [НПЛ: 74, 285; ПСРЛ, т. I: стб. 514]. Далее о нем нам ничего не известно. Его имя не упоминается в связи с падением Киева, он просто пропал без вести. Мнение, что Иосиф бежал из Руси, кажется весьма вероятным [Будовниц 1960: 324; Охотина 1989: 158; 1990: 68; Хорошев 1986: 73; Алексеев 1988: 66]. Кроме страха перед надвигавшейся монгольской угрозой Иосифом могли руководить дипломатические расчеты: Византия желала иметь с ханами мир и даже династическое родство [Карташев 1993: 290].

Русская митрополия издавна действовала на принципах самоуправления, однако с таким важным исключением, как назначение ее главы из Константинополя. В какой-то степени это обусловливалось тем, что в разобщенной на практически суверенные земли-государства Руси свой митрополит неизбежно должен был столкнуться с некоторыми трудностями в установлении власти над всеми русскими землями-государствами [Будовниц 1960: 406]. Но все же не это было главным, ведь трудно поверить, что в течение нескольких столетий не находилось русского по происхождению иерарха, способного подняться над местечковыми интересами какого-то одного княжения и завоевать авторитет на всей Руси.

Более важным, видимо, было другое. Греки были заинтересованы в том, «чтобы иметь всегда в Киеве надежного и доверенного представителя, который будет соблюдать интересы патриарха и мерить их с интересами местной власти не в ущерб патриархии» [Щапов 1989а: 168]. Сохранение контроля над Русской церковью было чрезвычайно важно для константинопольских властей. К тому же византийский император видел себя универсальным правителем всех православных стран, а значит, и Руси (см.: [Рапов 1988: 176; Цыпин 2004: 310–311]). Конечно, из этого вовсе не следует, что греческие василевсы имели какую-либо возможность непосредственно влиять на политическую ситуацию в Русской земле. Но все же и русские князья, и духовенство, и народ чувствовали свой, если можно так выразиться, духовный вассалитет от императора и осознавали себя и свою страну как принадлежность единой православной ойкумены, во главе которой стоял властитель Константинополя[190].

Теперь же уход никейского ставленника дал Руси возможность поставить на митрополию соотечественника. Первую попытку предпринял Михаил Всеволодович Черниговский, провозгласив митрополитом Петра Акеровича – игумена монастыря Спасана-Берестове [Пашуто 1948: 302], «не считаясь с дезертировавшей греческой властью» [Карташев 1993: 293]. При этом князь должен был мириться с тем, что границы его власти совпадали с границами власти Петра: нового пастыря не признал Даниил Романович, его кандидатура не получила поддержки и в Северо-Восточной Руси [Пашуто 1948: 302].

Верховным пастырем Руси стал другой человек – Кирилл, ставленник Даниила Галицкого. Ипатьевская летопись называет его митрополитом еще под 1243 г. [ПСРЛ, т. II: стб. 794]. В 1250 г. Кирилл был «послан Данилом и Васильком на поставление митрополье Рускои»[191] [ПСРЛ, т. II: стб. 809] в Никею (Константинополь еще с 1204 г. находился под властью католиков). Греки не протестовали, что объясняется их замешательством и бегством Иосифа [Мейендорф 2000: 365]. Византийские власти были вынуждены возвести Кирилла на высший церковный пост Руси, создав тем самым прецедент.

Изначально церковная власть Кирилла не могла распространяться на севернорусские земли, но после утверждения от патриарха он решил поехать на север Руси. Его предшественники этого не делали. Вообще частые разъезды по подвластным землям – особенность правления митрополита Кирилла [Голубинский 1997в: 55], хотя подобные поездки в те времена были очень затруднительными и даже опасными. Что же заставляло Кирилла совершать эти дальние путешествия? Очевидно, что новый русский митрополит первоначально хотел распространить свою власть на север Руси, ведь Киев потерял прежнее значение. Возможно, что в тот момент в Днепровской столице первоиерарх просто не смог бы найти даже подходящего его сану пристанища [Барсов 1878: 423]. На севере же можно было получить и финансовую поддержку. Кроме того,