Он прервал себя, и с той специфической телепатией, которую мы иногда разделяли, я догадалась, что он скажет дальше.

— Я знаю, что ты не хочешь говорить о Мадейре, — начал он ворчливым голосом, — но думаю, мы должны расставить точки над «i».

— Нечего рассказывать, — буркнула я.

Он повернулся ко мне, его сапфировые глаза сияли от эмоций. Злость? Вызов? Я не могла определить. — Уверен, что есть. Я был с лордом Роузморраном, когда пришли счета, Вероника. Врач. Кормилица. Швея по пошиву одежды для младенца.

Он сделал паузу. Момент растянулся между нами тугой тишиной, ожидающей разрушения.Я вскинула подбородок.

— Да. Все так. Желаешь, чтоб я отчитывалась перед тобой?

— Считаю, что наша дружба требует этого, — просто сказал он.

— Я ни перед кем не отчитываюсь, — яростно ответила я.

— А я — никто? — спросил он. В его голосе звучало какое-то темное чувство, которого я никогда раньше не слышала.

Мой голос стал резким.

— Конечно, нет!

Я поспешно добавила, буквально выталкивая из себя:

— Но я не могу дать тебе объяснения.

— Понятно, — сказал он, снова поворачиваясь к огню.

Стокер замолчал. Я поднялась, мои руки сжались в кулаки.

— Знаю, это выглядит, будто я поехала на Мадейру, чтобы родить ребенка, — начала я.

Он тоже осторожно поднялся, оберегая только что перевязанную руку. Синяк на его лице медленно наливался пурпурным цветом, пышным и глубоким. Стокер подошел ко мне, отчетливо выговаривая каждое слово:

— Я не тот человек, которого ты знала раньше.

— Пора нам прочистить воздух, — я твердо встала перед ним. — Мне пришлось принять решение. И хотя я не нарушаю обещаний легко, но в долгу перед тобой.

— Леди Корделия отправилась на Мадейру, чтобы родить внебрачного ребенка? — рискнул предположить он.

— Как ты…

Стокер вздохнул.

— Вероника, помилуй. Я, конечно, мужчина, но все-таки доктор и видел признаки. Уверен, что она заставила тебя поклясться хранить все в секрете, и ты чувствовала себя обязанной сдержать обещание. Поэтому я ничего не буду спрашивать о ребенке или его отце. Если леди К пожелает, чтобы я знал, она сама мне расскажет.

— Спасибо.

Он поднял брови в вопросе.

— Единственное, чего я не понимал, почему на счетах врачей было написано твое имя.

— Рецидив малярии, — объяснила я. — Я поехала, чтобы позаботиться о леди К, и вместо этого она ухаживала за мной. — Я улыбнулась, вспомнив время, когда Стокер заботился обо мне во время приступа лихорадки, которая таилась в моей крови и разражалась в неподходящие моменты. — Должна заметить, что ее прикроватные манеры гораздо мягче, чем у тебя. Но ты знаешь, чьи бы я предпочла.

Что-то в его лице ослабло, и я снова улыбнулась.

— Ты действительно никогда не верил худшему обо мне?

Он пожал плечами.

— Я знал, что ты никогда не будешь так тупоумно загадочна со своим собственным ребенком. Ты не заботишься об общественном мнении, чтобы держать это в тайне. Но ты бы сошла в могилу, защищая друга.

Я уставилась на него, улыбка расплылась на моем лице.

— Ты действительно понимаешь меня.

— Да, — согласился Стокер. — И ты чертовски сложнее, чем латынь, поверь мне. Я также верю, что если ты неожиданно останешься одна с младенцем, то откажешься от своего упрямства и обратишься ко мне за помощью.

Я наклонила голову, подвинувшись на шаг ближе, чтобы видеть серебристо-серые огни в его темно-синих глазах.

— Что бы ты сделал для меня?

Он пожал плечами и тоже шагнул ближе.

— Зависит от ситуации. Я бы отправился с тобой на край света. Принял роды. Женился на тебе и дал проклятому отродью имя, если бы ты захотела.

— Я никогда не выйду замуж.

Теперь он стоял в нескольких дюймах от меня. Я чувствовала запах сладкого дыхания — медовые леденцы, которые он всегда носил в своем кармане.

— Знаю. Я тоже. Брачный институт едва не стоил мне жизни.

Я была удивлена заявлением, но не настроением, стоящим за ним. Говорил горький опыт: он пострадал от рук своей жены. Благородная и щедрая душа, не заслуживающая ничего, кроме верности.

— Тогда мы договорились. Мы никогда не женимся.

— Никогда. Хотя отсутствие брака не исключает определенные брачные действия, — намекнул он.

— Стокер, — пробормотала я.

Его рука поднялась, ладонь обхватила мою челюсть, большой палец погладил мочку уха. Я откинула голову назад, выгнув горло, и обвила руками его шею, стараясь не потревожить рану. Я чувствовала биение его пульса на моем горле, когда Стокер поцелуями проложил дорожку от уха до выреза ночной рубашки. Я сунула руки в его волосы, разомкнув губы, снова произнеся его имя на выдохе самого острого, самого изысканного ожидания. Его рот опустился еще ниже, зубы слегка задевали мою кожу. Между нами была только тонкая ткань ночного белья. Я крепче сжала волосы Стокера, произнеся его имя в третий раз, своего рода заклинание, молитву, очарование призыва.

Но когда я поощряюще простонала, он отступил, отпустив меня так резко, что я чуть не упала.

— Моя дорогая Вероника, — он широко распахнул невинные голубые глаза, — я должен принести самые искренние извинения за то, что позволил себе увлечься. В конце концов, именно ты сказала, что в первую очередь мы должны сохранить нашу дружбу. Такие демонстрации могут только обеспокоить и смутить нас, — закончил он с притворным сокрушением.

— Ревелстоук Темплтон-Вейн, — процедила я сквозь стиснутые зубы.

Он поднял руки.

— Нет, нет, мне очень искренне жаль. Что ты должна подумать обо мне?

— Дай мне пять минут, и я скажу тебе, — пригрозила я.

Вместо этого он погладил меня по голове. Я стукнула Стокера по руке, в точности, как до этого пнула руку его брата.

— Ну-ну. Не годится так вести себя с джентльменом, который ценит твою дружбу превыше всего, — укоризненно произнес Стокер. Он широко зевнул. — Должен признаться, я здорово устал от напряженного дня. Думаю, что пора пожелать друг другу спокойной ночи, не так ли? Спокойной ночи, Вероника.

Он оставил меня, прежде чем я смогла бросить в его сторону что-то более существенное, чем зловещий взгляд, но я совершенно уверена, что слышала смех на лестнице, когда он уходил.

После его ухода я решила, что пора сделать антракт.

Очевидно, Стокер был полон решимости наказать меня за то, что оттолкнула его раньше, используя мое физическое желание как инструмент пыток. Вспомнились его томное раздевание на пляже, хитрый способ, которым он прижимался ко мне в переходе. Он провел большую часть дня, пробуждая мои аппетиты, и в итоге отказался насытить их. Я плеснула немного холодной воды на лицо, чтоб охладить горячую кровь. Пора выбросить из головы мысли о Стокере и его заманчивом присутствии. Я сказала себе, что он не единственный, кто может играть в такие игры.