— Ваши губы слаще самого сладкого меда, а ваша кожа… Как вы можете отвергать меня? Я слыву несравненным любовником, мадонна! А ваш граф далеко не юноша!

— Да, он не юноша, но и не старик! А что касается его достоинств в постели, то, можете мне поверить, он страстный, нежный и неутомимый, — бросилась защищать любимого Розамунда. — А теперь лучше налейте мне этого чудесного местного вина, маэстро, — добавила она, немного поостыв от возмущения. — Я прощу вам пренебрежение хорошими манерами, а вы пообещаете, что больше этого не повторится.

— Я не могу дать вам такое обещание, — искренне признался итальянец, подавая кубок с вином. — Но на какое-то время постараюсь обуздать свою страсть, мадонна.

— Все художники такие темпераментные? — спросила Розамунда после того, как съела кусочек бисквита и запила его вином.

— Только те, что наделены великим талантом, — заверил маэстро с лукавой улыбкой.

— Мне нравится, как вы пишете вид гавани, — проговорила Розамунда, желая сменить тему разговора. Она поднялась с кресла и подошла к большому полотну, над которым художник работал до ее прихода. — Вы точно уловили все детали, и я почти чувствую запах моря, когда смотрю на картину.

Маэстро со стуком поставил свой кубок на стол, и Розамунда, вздрогнув, оглянулась.

— У меня есть кое-что, чтобы вам показать, мадонна, — проговорил венецианец и, вынув из стола пачку набросков, подал их Розамунде.

Она взяла рисунки и стала разглядывать их по очереди. С каждой минутой глаза ее от удивления становились все шире и шире. Наконец она оторвала взгляд от рисунков и вопросительно посмотрела на художника.

Он с многозначительной улыбкой взял Розамунду за руку и вывел на террасу.

Отсюда открывается превосходный вид. Я увидел, как вы принимали ванну, в первый же день, как оказался в Аркобалено. И с тех пор неоднократно делал наброски, мадонна. У вас безупречные формы, мадам, вот почему я так загорелся идеей изобразить вас богиней любви. Особенно меня восхищает ваша грудь.

— А мне казалось, что грудь баронессы привлекает вас гораздо больше, — с издевкой заметила Розамунда. Она все еще не пришла в себя от вида рисунков, на которых была изображена обнаженной. Она чувствовала себя оскорбленной оттого, что кто-то непрошеный грубо вторгся в ее личную жизнь.

— Грудь баронессы просто превосходно сохранилась для женщины ее возраста, но ваша!.. — Маэстро поцеловал кончики своих пальцев и воскликнул: — Magnifico!

— Вряд ли это понравится милорду Лесли, маэстро, — возмущенно заметила Розамунда.

В ответ итальянец протянул ей еще несколько рисунков. На одних был изображен Патрик, на других — они вдвоем.

— Вы переходите все границы дозволенного, маэстро! — вспылила Розамунда. — Вы не имели права делать то, что сделали. Боюсь, милорд не обрадуется, когда узнает об этом!

— И тем не менее ему придется проглотить свое недовольство, поскольку я представляю Венецию и ему, так или иначе, предстоит иметь со мной дело!

— Я вас не понимаю, маэстро! — сделала удивленное лицо Розамунда, хотя сразу догадалась, о чем идет речь. Патрик был прав. Художник уполномочен говорить от лица дожа.

Итальянец протянул руку и провел пальцем по щеке Розамунды:

— Может быть, и так. По крайней мере, будь я вашим любовником, я не стал бы говорить с вами о чем-то другом, кроме того, как нам лучше ублажить друг друга. Но ваша обида больно ранит меня, мадонна. — Венецианец протянул Розамунде все свои рисунки. — Оставьте их себе в память о Сан-Лоренцо! Или уничтожьте, если они так вас смущают.

— У меня не поднимется рука уничтожить ваши работы, маэстро. Это было бы настоящим кощунством. Однако мне придется спрятать их подальше от своих впечатлительных дочерей, — ответила Розамунда, смягчившись.

— Так у вас есть bambini! — удивился маэстро. — Ваше лицо нисколько не обезобразили беременности и роды. И сколько у вас детей?

— Трое, — ответила Розамунда.

— Они от лорда Лесли?

— Это дети от моего последнего мужа, — с улыбой пояснила Розамунда. — А у вас есть дети, маэстро?

— Из тех, о ком мне известно, — по меньшей мере пятнадцать, — ответил итальянец равнодушным тоном. — Иногда сами матери не уверены, кто их отец, или злятся на меня и не хотят, чтобы я знал, или в некоторых случаях стараются скрыть это от мужей. У меня есть десять сыновей, но ни одному из них не достался талант живописца, к великой моей печали. Однако у меня есть одна дочь, и она наверняка прославилась бы, если бы не пол. В Венеции женщина может стать хозяйкой лавки, куртизанкой, монахиней, женой и матерью — но только не художницей.

— Какая жалость! — искренне посочувствовала Розамунда. — Особенно если у вашей дочери есть талант, а вы, судя по всему, в этом не сомневаетесь.

— В дверь негромко постучали, и в мастерскую заглянул слуга художника, Карло.

— Маэстро, лорд Лесли желает вас видеть, — сообщил он.

— Пригласи его сюда! — приказал художник.

— Вы захотите побеседовать с лордом Лесли наедине, — негромко проговорила Розамунда, собирая подаренные ей наброски. — И я вас покидаю.

— Стало быть, вы знаете, — недоуменно заметил итальянец.

— Я ничего не знаю, маэстро. Вам следует помнить о том, что я англичанка, а Патрик — шотландец. Лучше нам от этого не отступать. — Розамунда плавной походкой двинулась к выходу и, увидев Патрика, улыбнулась ему. — Я буду ждать вас, милорд.

Патрик плотно затворил дверь и произнес звучным низким голосом:

— Добрый день, Паоло Лоредано. Наверное, нам есть о чем поговорить?

— Присаживайтесь, милорд, и выпейте вина, — гостеприимно предложил хозяин, наполнив еще один кубок, и расположился за столом напротив. — Вы уже успели догадаться, что я прибыл сюда в качестве доверенного лица моего дожа. Ни вам, ни мне нет смысла продолжать глупое притворство. Чего хочет от Венеции Шотландия?

— Значит, вы не такой дурак, каким кажетесь, — заметил Патрик.

— Нет, я не дурак! — расхохотался Паоло Лоредано. — Но я получаю массу преимуществ, притворяясь дураком.

Граф кивнул в знак согласия.

— Его святейшество папа римский поставил моего повелителя короля Якова в весьма неловкое положение, — начал Патрик.

— Но папа Юлий Третий всегда благоволил к вашему повелителю! — возразил Лоредано.

— Да, это так, но теперь он требует от моего хозяина невозможного, — продолжал граф. — Шотландия с Англией никогда не были дружными соседями, и это отлично известно. Король Яков взял в жены английскую принцессу в надежде укрепить мир между нашими странами. Мир принес Шотландии процветание, а процветание всегда идет на пользу народу. Яков Стюарт — хороший король, умный и рачительный хозяин, и подданные питают к нему искреннюю любовь. Он глубоко набожный человек и почитает Святую церковь. Но прежде всего Яков Стюарт — человек долга и чести. Пока на английском троне сидел его тесть, между нашими странами не возникало никаких недоразумений. Однако теперь на трон взошел его шурин, Генрих Восьмой, и все изменилось. Он молод и честолюбив и завидует прочному положению своего зятя, мечтая лишь о том, как бы стать самым влиятельным монархом в Европе. Он вбил себе в голову, что король Яков, благодаря своей дружбе с папой, стоит у него на пути.