– По ходу, тебе его не засунули.

– Это возмутительно! Ни единого ослиного члена в супе! Я просто в ярости.

– А у меня явно есть пара кусочков настоящего, нежно обжаренного в масле ослиного членика.

Я уже выгорел и не мог ничего прибавить, молча глядя в тарелку.

– Не парься, сынок, – утешительно сказал Эрл, – бывало и лучше.

Короче, сейчас июнь, и я только что закончил писать обо всем этом. Во-первых: слава богу, эта книга закончилась! Вообще, я, наверное, могу писать на этой странице все что угодно – сомневаюсь, что вы дочитали досюда, потому что вся эта книга – оскорбление английского языка. Да и всех языков. Возможно, меня следовало бы лишить права пользоваться языком. Но пока этого не произошло, я могу писать о чем хочу. Например: у Уилла Каррузерса крошечный пенис. Отсоси, Уилл Каррузерс, дружба с тобой меня больше не интересует.

В общем, как вы, возможно, знаете, я поступил в Питт, но потом вылетел, завалив первый семестр по английскому, математике, биологии и физ-ре. Папа думал, все было бы иначе, объясни я администрации Питта, почему завалил эти предметы. Папа то и дело швырялся словами «тяжелая утрата»; мне при этом все время представлялась гиря, оброненная на ногу. Мама предложила мне показать вам фильм «Рейчел», и, наверное, можно считать признаком зрелости то, что в ответ я и пяти секунд не пропритворялся трупом. Потом мама с папой предложили, чтобы я сделал какой-нибудь фильм специально для вас, но после «Рейчел» и после того как Эрл отказался продолжать снимать, я тоже окончательно порвал с кино.

Но я тут подумал, что, возможно, стоит попытаться объяснить вам кое-что про себя. И потом, летом мне было нечего делать, кроме как заниматься с репетитором, чтобы все-таки получить аттестат. А еще я понял, что книгу может написать каждый. Вот я и написал книгу вам, уважаемые сотрудники администрации Питта. От нее будет хотя бы та польза, что она докажет: не каждый способен написать книгу, если, конечно, речь не идет о рекордно глупой книге.

Но теперь, написав ее, я понимаю: она не заставит вас изменить свое мнение. В смысле: если она и изменит ваше мнение и вы зачислите меня обратно, то придется уволить всех вас, господа, – уж я-то явно показал вам, какой я козел, не способный испытывать нормальные человеческие эмоции и жить нормальной человеческой жизнью.

Кроме того, кажется, я где-то оскорбил ваш универ, назвав его «более крупным и более тупым братом Карнеги – Меллона».

Однако в процессе написания этой страницы я осознал, что должен вернуться к съемке фильмов. Так что, если вы все еще хотите меня принять, то здорово. Но просто знайте: через год я, скорее всего, сам свалю, чтобы поступить в киношколу. Короче, я начну снова снимать фильмы прямо сейчас. Может быть, даже уговорю каких-нибудь настоящих актеров поучаствовать.

Кроме того, я кое-что понял насчет себя, и возможно, поделюсь этим с вами – все равно книгу никто не прочитает. Из книги может показаться, будто я ненавижу себя и все, что делаю. Но это не совсем так. Скорее, я ненавижу каждого себя, каким я был. Сейчас я себя вполне устраиваю. У меня даже такое чувство, будто я и вправду смогу снять по-настоящему хороший фильм. Однажды. Может, через полгода я изменю свое мнение, но пока все так. Просто в тупой езде на американских горках, каковой является жизнь Грега С. Гейнса, наступила такая полоса.

(Только позвольте мне еще заметить: из того, что я решил вернуться к кино, еще не следует, что я сниму фильм по этой книге. Ни за что на свете. Когда снимают фильм по хорошей книге, получаются глупости. И одному Богу известно, что случится, если попробовать снять фильм по этому непрерывному празднику блевоты. Возможно, вмешается ФБР: сочтет это попыткой совершить теракт.)

Расскажу здесь кратно о Мэдисон Хартнер. Как оказалось, она вовсе даже не встречалась ни с кем из «Питтсбург-Стилерз» или с каким-нибудь студентом. За две недели до окончания школы она стала встречаться с Алланом Маккормиком: тем самым долговязым толкиенутым готом, у которого кожа еще хуже моей, жутко короткие руки и ноги и большое осунувшееся лицо, не соответствующее остальному телу. Похоже, он на самом деле больше не гот. В феврале Аллан перестал играть по утрам в «Мэджик» со Скоттом Мэйхью и превратился в нормального умного парня. Но все равно. Выходит, у Мэдисон Хартнер не было никаких предварительных требований к парням.

И получается, я мог бы заполучить ее все это время, если бы проводил больше времени с нею в столовке и меньше отсиживался в кабинете Маккарти.

Хотя, если подумать, этого все равно не могло бы случиться.

Кстати, о мистере Маккарти – оказалось, он не был любителем травки и не подсыпал марихуану в суп. А удолбались мы тогда печеньками, которые принес Эрл. Их напекла тогдашняя девушка Максвелла, положив в тесто офигительное количество дури. Эрл узнал про это многие месяцы спустя, когда они с Максвеллом от души мутузили друг друга.

Сей факт утешает. И еще подтверждает все, что я знаю о наркотиках. Потому что, сказать по правде, учитель, находящийся под кайфом буквально все время, не мог бы быть таким интересным и непредсказуемым и «фактолюбивым», как мистер Маккарти. Он бы все время что-то жевал и не мог бы два слова связать.

Что до Эрла, мы пересекались несколько раз после Тхуэня. Он теперь в «Венди». С его ростом не получается работать за стойкой, и это его жутко бесит. Живет Эрл по-прежнему дома, но откладывает на собственную квартирку.

Странное это ощущение: встречаться вот так вот, не занимаясь съемками, сидеть и просто болтать «за жизнь». Я, пожалуй, лучше узнал его за эти несколько месяцев, чем за все те годы, что мы снимали совместные фильмы, и скажу вам откровенно: Эрл – охренительный безумец!

Я лелею тайную мечту, хоть и понимаю, как это глупо, что однажды закончу киношколу, сразу же сниму крутую успешную картину и смогу основать свою кинокомпанию, назначив Эрла сопрезидентом. Но, конечно, этого не будет. Скорее уж, если нам и предстоит снова работать вместе, то в «Венди». Не могу поверить, что только что набрал этот текст. Это самое гнетущее, что мне доводилось писать за всю жизнь. Однако, возможно, это правда.

Наверное, я бы хотел написать еще кое-что про Рейчел. Рейчел умерла через десять часов после того, как мы с мамой ушли из больницы. В синагоге прошла чудная погребальная церемония, но никто, слава богу, не просил меня выступать с речью, и наш фильм тоже не демонстрировали. Рейчел кремировали, а ее прах развеяли во Фрик-парке, где она любила гулять ребенком. Она даже как-то удрала туда, когда ей было семь лет, – не потому, что хотела сбежать из дома, а просто потому, что мечтала стать белочкой и жить в лесу.

Было так странно узнавать что-то новое о девушке, которая уже умерла. Но в чем-то это утешало, не знаю почему.

Может быть, мне стоит снять следующий фильм о ней. Не знаю.

Честно? Я вообще, в натуре, не знаю, о чем сейчас говорю.