Такое определение хорошо укладывается в голове Кармелы. Как бы абсурдно это ни звучало, цунами из насекомых — подходящий термин для этого вязкого шума. Фатима испускает стон. Борха пятится назад, задевая локтем бутылку, — она падает на стол, не разбившись.

— А ну-ка. — Нико принимает бинокль. Вибрация снаружи такая мощная, что Кармела могла бы что-то разглядеть и невооруженным глазом, но голова художника закрывает обзор. — Да, я вижу… Там… Погоди, да это люди…

— Нет, насекомые, — шепчет Дино.

Нико упирается локтями в края окна.

— Насекомые и люди, — уточняет он. — Боже мой. Люди… люди покрыты насекомыми. А другие летают вокруг. Но под ними — люди…

Самое страшное — это звук, — понимает Кармела. Самое страшное — эта одновременная вибрация. Миллионы и миллионы оглушительных цикад, научившихся вплетать свою песню в единую мелодию, в визжащий унисон.

— «На Дунсинан Бирнамский лес идет», — цитирует Дино, почесывая шею Мича, который то поскуливает, то отчаянно тявкает.

Нико оборачивается. Лицо его мигом постарело. Кармелу пугает его выверенная, почти спокойная речь.

— Дино, помоги приставить кровать к окну. Может быть, мы сумеем его укрепить… Нет-нет, забудь про ружье… Их тысячи, и они идут сюда, стрелять по ним бессмысленно… В первую очередь нужно помешать им войти. Нам бы следовало выключить и генератор — не знаю, вдруг их привлекает свет… Но нет, так мы останемся в темноте…

— Надо бежать! — кричит Фатима. — Бежать, Нико!

— Нет же, слушайте меня, — говорит Нико. — Борха, Серхи, как-нибудь укрепите входную дверь. Она железная, не думаю, что ее выломают, но все же…

— Мы умрем! — вопит Фатима, затыкая уши. — Мы все умрем!

— Успокойся, Фатима, никто не умрет. — Серхи обнимает подругу. — А если мы умрем, ну что ж, без этого ведь не бывает. Не стоит так относиться к смерти. Все мы в конце концов…

— Отпусти меня, сумасшедший! — вырывается поэтесса. — Оставь меня в покое, придурок! — Девушка начинает рыдать. Серхи на мгновение замирает, а потом поправляет большие очки и отворачивается.

— Фатима! Успокойся, Фатима! — вмешивается Кармела.

Она обхватывает худое дрожащее тело аргентинки, но сейчас ей тяжелее всего смотреть на Мича. Овчарка вертится по кругу, следит за хозяином, который маневрирует со складной кроватью в руках, и неуверенно полаивает — это переход от страхов ребенка, растерявшегося при встрече с неизвестным, к великому ужасу, о котором взрослые забыли ему рассказать. Для всех остальных угроза имеет форму и поддается осмыслению, но для Мича существует только водоворот предчувствий, шумов и пугающих звуков — вот что видит этолог.

— Никто не умрет, — шепчет Кармела на ухо Фатиме. — Приди в себя.

— Vedi![18] — кричит Дино, возящийся у окна вместе с художником. — Посмотри на эти лица! Бедные люди!..

— Не смотри на них, — отвечает Нико, отодвигая кровать. — Это ни хрена не поможет.

Кармела замечает, что в сложенном состоянии кровать не достает до окна, а в разложенном не упирается накрепко и ничего не поддерживает. Из прихожей доносится громкий стук, а потом голоса Борхи и толстяка.

— Твою мать, не роняй его! — Борха имеет в виду стол, который они тащат к двери.

— Ну извини. — Серхи как будто сдулся после криков Фатимы.

Кармела до сих пор обнимает Фатиму; она замечает, как переменилось лицо Нико, закрывающего окно.

— Дино, тащи доски, молоток и побольше гвоздей.

— Presto. Mich, vieni![19] — Пес бежит за хозяином, не переставая лаять, но довольный, что Дино ушел с первой линии огня.

— У тебя хватит времени хоть что-то прибить? — спрашивает Кармела.

Нико отворачивается, снова смотрит в закрытое окно.

— Они движутся очень медленно, Кармела… А нам нужно укрепить всего одно окошко, потому что идут они только с этой стороны. Если предположить, что они просто попытаются войти внутрь, их будет ожидать такое вот препятствие… Хотя входная дверь…

— Они ее не откроют, — обещает Кармела. — Они не умеют обращаться с предметами, просто идут вперед.

— Ладно, будем исходить из этой гипотезы. — Нико наводит бинокль на окно. — Если нам удастся укрепить это стекло, мы отступим в лабораторию и… О господи боже мой!.. Они ведь покрыты… Кажется, это муравьи, но там же и… пчелы… Плотная масса… Шум — это, наверно, их жужжание!

Кармела не отпускает от себя Фатиму. «Нет, это не просто жужжание множества пчел», — догадывается этолог. Объяснить она не может, но в голову ей приходит сравнение: «Они жужжат как будто одинаково, одновременно, с одними и теми же движениями… Одна пчела, клонированная в тысячи».

— Дино! — зовет Нико. — Поживей! Ты все принес?

— Ecco! — Итальянец проскальзывает мимо сомкнувших объятия девушек и с грохотом скидывает доски на пол. Вручает художнику молоток и вынимает из коробочки гвозди. — Нико, они совсем близко! — предупреждает сторож.

— Мы еще успеваем здесь подлатать, — отзывается художник; слышны хлесткие удары по оконной раме. — Делай что хочешь, но чтобы досок хватило и на вторую половину!

— Так и стараюсь, amico!

Фатима поднимает голову с плеча Кармелы. Ее красивое лицо теперь сократилось до рта и пары глаз.

— Они совсем близко! Совсем близко!

Аргентинка высвобождается из объятий, резко толкнув Кармелу рукой в грудь. Кармела отлетает назад, ударяется о стену. В первый момент ей хочется дать сдачи (ее настигает огненный флешбэк кулаков Борхи), но девушка тотчас же прощает Фатиму, соскочившую с шаткой ветки здравомыслия: Кармела и сама чувствует, что сойдет с ума, если эти звуки снаружи не утихнут. Внешний шум, несмотря на крики, лай Мича и стук молотка, завладевает всем пространством, как будто исходит от пульта взбесившегося диджея.

— Еще одной не хватает! — требует художник.

— Нико, они уже здесь! — кричит Дино.

— Вот бы еще одну!..

Засунув два гвоздя в рот, Нико пытается справиться с доской, но Дино не совсем угадал с размером.

— Подожди! Дай сюда!..

Бывший полицейский пытается сломать доску. Бесформенные тени уже наплывают на окно, шум стоит оглушительный. Лай Мича заставляет итальянца прервать свою работу, чтобы успокоить пса, — или же дело в том, что Дино утратил всякую надежду полностью закрыть стекло. А вот Нико надежду не утратил, он переламывает доску ногой, удар получается мастерский, и теперь доска подходит идеально.

— Да! — выдыхает Нико.