Майор только скептически посмеивался, слушая такие байки на семинарах. Он был готов поверить в любую чертовщину, но только не в лепет расфуфыренных девиц, пристроенных по блату на теплые местечка.

Клевахин был уже не молод и хорошо помнил те времена, когда израненная войной страна выползала из руин, голодная и холодная. Тогда тоже пили не меньше и всем было плевать на идеи, несмотря на вездесущую пропаганду, однако внук не убивал бабку из-за червонца, а сын не расчленял мать только за то, что она косо посмотрела на его подружку. Опер подозревал, что не только некоторые люди рехнулись, но и весь мир охватило повальное безумие…

Несмотря на обилие работы, теперь ему стало все-таки полегче. По крайней мере, в моральном плане. После того, как он отпустил с миром сатаниста Джангирова, шеф майора Бузыкин стал сама любезность.

Атарбеков тоже перестал наезжать, и при встречах если и давил – собственно, как ему и полагалось по штату – то мягко, по дружески. Бузыкин даже предложил усилить группу Клевахина, занимающуюся расследованием "кладбищенского" дела, капитаном Берендеевым, но майор отказался. При всем уважении к оперативным способностям тезки и коллеги, он не хотел, чтобы тот познакомился со всем объемом информации, которую собрал Клевахин. Что знают двое, то известно и свинье, как говаривал персонаж известного сериала про Штирлица. И если майор мог наивному и недалекому Тюлькину морочить голову сколь угодно долго, то с пронырой Берендеевым такие номера не прошли бы…

День выдался морозным и бесснежным. Погрузившись в размышления, Клевахин шел по центру города, направляясь в городскую библиотеку, где по просьбе майора знакомые девчата подобрали ему материалы о сектантах-сатанистах. Оперу здорово повезло: городские власти наконец выделили средства для обновления и пополнения книжного фонда, и вместе с другой литературой закупили и книжонки по различным оккультным проблемам. Конечно, за последние три-четыре года такого дерьма наштамповали горы, Клевахин сам видел, попав однажды по работе на книжный рынок, но вся эта макулатура стоила дорого, и он не мог себе позволить укоротить личный бюджет только для сиюминутного удовлетворения внезапно проснувшейся любознательности.

Его очень заинтересовал Джангиров. Клевахин чувствовал, что этот мрачный тип – сосуд не только с двойным, но даже тройным дном. Кто он: авантюрист, мошенник, фанатик, свихнувшийся на почве черной магии, или политический интриган, ловко маскирующий свои намерения? Как мог приезжий человек, живущий в городе без году неделю, так окрутить достаточно неглупых и влиятельных людей, чтобы помыкать ими словно марионетками? Откуда у него столько денег? И наконец – что за всеми этими сатанинскими штучками кроется?

Естественно, майор отдавал себе отчет, что лезет в такие опасные дебри, что, как говорится, не до жиру, быть бы живу. Но как профессионал, он понимал главное – без раскрутки Джангирова "кладбищенское" дело станет полным "глухарем" с непредсказуемыми для опера последствиями. Ведь как не крути, а вычислить неизвестного снайпера он просто обязан. Странно, тем не менее факт – этот человек в одинаковой мере интересует и политиков, и правоохранительные органы, и мафиозные группировки.

А еще Клевахин вспоминал Тюлькина, которому выпала самая неблагодарная часть сыскной работы – бегать с утра до вечера кругами по городу и впрямь как тот пес благородной породы, название которой блатные прилепили сотрудникам уголовного розыска. Старлей, получивший наконец отличный фоторобот Лизаветы, неразделенной любви приснопамятного "динамитчика" Усольцева, с завидной настойчивостью проверял в ее поисках магазины и киоски, разнообразные фирмы, а также малые и большие предприятия в центральных районах города. Самая большая сложность его изысканий заключалась в том, чтобы, во-первых, отыскать юную сатанистку раньше людей Джангирова – что он ее ищет, Клевахин мог дать рубль за сто; а во-вторых, ни в коем случае не "засветить" девушку. Потому Тюлькин не имел права показывать кому-либо фоторобот, что значительно облегчило бы поиски, а должен был опознать ее сам.

Почему Клевахин решил искать эту прыткую девицу именно в центре? На его удачу, Усольцев все-таки припомнил номер трамвая, в который обычно садилась девушка, отправляясь на работу. Этот маршрут большей частью пролегал в частном секторе и подходил к центру города как бы с тыла. Судя по возрасту, манере одеваться и не очень грамотной речи, о чем поведали соседи Лизаветы, она не имела высшего образования, а значит вряд ли могла трудиться на престижной и хорошо оплачиваемой должности. Правда, Клевахин очень сомневался, что после трагических событий на кладбище Лизавета – если она не совсем дура – решится пойти на свою работу; ведь не исключено, что и Джангиров знал ее месторасположение.

Мучила майора и еще одна подленькая мыслишка: а что если девушка, сбежав от оперативной группы, с перепугу направила стопы в дом своего "духовного отца"? В таком случае "убойному" отделу оставалось лишь положить цветы на ее могилку – если, конечно, она когда-нибудь отыщется.

И все же, все же… Чуял Клевахин своим ментовским нутром, что девица не так проста, как кажется; особенно с первого взгляда. В пользу этой версии говорило то, что она умудрилась достаточно долго прожить в трепливом дворе серой незаметной мышкой, и ее способность к моментальному перевоплощению. Чтобы провести сыскарей угрозыска и целую толпу солдат внутренних войск, прибывших вместе с ними на кладбище после перестрелки, как это сумела сделать Лизавета, нужно было по меньшей мере сделаться невидимкой (что абсолютно исключено), или обладать незаурядными артистическими способностями. А это могло значить лишь одно: девушка еще жива-здорова и где-то прячется. И раздолбаю Тюлькину нужен всего лишь кусочек удачи, чтобы наконец вычислить кончик ниточки, за который следует потянуть; то есть, найти какую-нибудь подружку из сослуживцев, страдающую словесным недержанием…

Машина едва не выехала на тротуар перед самым носом Клевахина – это так ее водитель пытался привернуть внимание ушедшего в себя майора.

– Николай Иванович! Вы меня не слышите? Я уже и сигналил, и кричал…

Клевахин в недоумении уставился на серебристый "линкольн", из кабины которого выглядывала коротко остриженная квадратная башка.

– А, Балагула… – наконец узнал он водителя авто. – Тебе чего?

– Здравствуйте, товарищ майор.

– Здоров, коли не шутишь. Только какой я тебе товарищ? Ты вон на суперной тачке раскатываешь, а я, как видишь, пехом. Чай, на тысяч сто зеленью тянет? Таких бабок мне не видать даже если я твоего хозяина, Базуля, упеку за решетку лет на триста. Не дают нашему брату за хорошую работу приличных премиальных, и все тут. Впрочем, кому я это говорю? Бывшему коллеге…

– И ученику, – криво улыбнулся Балагула.

– Что поделаешь, и у хороших учителей случаются профессиональные ошибки… – сокрушенно развел руками Клевахин. – Ты по делу или как? А то мне недосуг тут попусту трепаться. Сам знаешь, работы у нас хватает… по милости таких, как твой пахан.

– Есть очень важный разговор… – Балагула сделал вид, что пропустил едкое замечание майора мимо ушей.