– В сквере, что ли?

– И в сквере, и вокруг – по тротуарам… Правда, там сутенеров полно – подбирают новые кадры…

– Не хватало нам только – сутенеров бояться. Все. Поехали к той матери.

– Скорбящей, керя.

– Вот и я говорю.

* * *

Скорбящая Матерь по легенде и сама в молодости этого ремесла не чуждалась; потом, правда, раскаялась и прославилась чистотой жизни, добротою и душевным благородством. Может быть, именно это и привлекало к ней новобранок на ниве любви: тут они ощущали как бы некую поддержку свыше, вначале она была нужна. Потом, с опытом, такая нужда пропадала, а девочки переходили на проспекты, в крепко спаянные коллективы – те, кому не повезло попасть в солидно поставленные Дома здоровья (так эти заведения стали именоваться после того, как «массажные» всем надоели). Матерь со своего постамента взирала, склонив голову, на молодость, играющую как бы у гробового входа – взирала с грустью, хотя грусть эта, может быть, была не о судьбе кучкующихся внизу, а о том, что собственная молодость прошла намного раньше всей жизни, и не получилось так – завершить жизнь на высокой любовной ноте. Но это только ей самой и ведомо – или, может быть, еще и ваятелю, сперва ее лепившему, а потом и отливавшему. Кому интересно – спросите у него.

Двоим же ребятам в скользуне это было по барабану. Так что сейчас они уже в третий раз объезжали вокруг сквера, и по-прежнему без всякого…

– Ну-ка, ну-ка… Как тебе, а?

– Дай в рост. Так. Чуть крупнее – сверху вниз, останавливайся на деталях. Хорошо… Черт, грудь! Явно на номер больше, а?

– Ну, сантиметром мерить там не станут. Да ведь и могла увеличиться за время… А ножки – блеск. И мордашка – тютелька в тютельку. Берем?

– Волосы, м-мать… Нужны же темные!

– А что – краска стала в дефиците?

– Встали. Кто снимает?

– Ты. Я страхую.

– Пошли.

Девица – нет, молодая женщина скорее, судя по глазам, уж слишком усталым для девушки, но не успевшая еще потерять в этой жизни того, что принято называть свежестью, и не втянувшаяся еще в промысел, судя по прикиду весьма скромному – явно не от вкуса, а лишь от бедности – повернулась к остановившейся рядом с нею, медленно улегшейся на грунте длинной, сиявшей глубоким блеском машине. Похоже, что первым движением ее было повернуться, уйти, все убыстряя шаги. Однако с этим стремлением она справилась и, глядя на вышедшего слева и теперь обходившего машину спереди молодого человека, богато, по ее представлениям, одетого, – улыбнулась, стараясь, чтобы улыбка получилась как можно естественнее. И даже сделала шаг навстречу. Молодой человек, со своей стороны, улыбнулся ей ласково. Сказал:

– Здравствуй, куколка. Свободна? Как зовут?

– Я… ну, Сана. Свободна. Конечно.

– В гости не пригласишь?

Вопрос был, понятно, лишним: ясно было, что не пригласит, не держала она в пальцах ключика и никаких других сигналов тоже, что говорили бы, что имеет собственную территорию. Такие, кто имел, там и промышляли – если не из окошка глядели, то прохаживались по соседству, чтобы далеко не ходить с клиентом. А Сану вопрос этот, похоже, смутил; она могла бы ответить как-нибудь – попытаться пошутить хотя бы, но шутка у нее сейчас вряд ли получилась.

– Нет…

– Понятно. Садись в машину.

– Постойте, а разве… разве мы сперва не договоримся?

– О цене? Я человек щедрый – на твое усмотрение. Сколько хочешь?

– Э-э… Я…

– Минутку!

Новый голос принадлежал мужчине – решительного облика, лет тридцати, одетого не бедно, но, пожалуй, несколько ярко, провинциально.

Человек из машины повернулся:

– Это ты мне?

Пестрый подошел, остановился в шаге. Сана опустила голову и даже, кажется, покраснела. Ну никакого опыта совершенно. А чувство стыда еще не только не атрофировалось, но, кажется, бушует в ней сейчас, как ураган.

– Ну я пойду, наверное, – проговорила она тихо. И уже шагнула было. Пестрый положил ей руку на плечо: тяжело положил и заставил остановиться.

– Стоп, Сана. Куда это ты намылилась? Все в порядке. А о цене сейчас с вами договоримся. Не отходя, как говорится, от кассы. Поскольку я ее, как говорится, дистрибьютор…

– В смысле – сутенер, – уточнил будущий клиент.

– Ну, какая разница. Вы лучше посмотрите на нее. Оцените по достоинству! Скажу честно: это ее первый выход, так сказать, дебют. Ни малейшего профессионализма. Наивность, стыдливость, и это при том, что ее внешность, все ее данные достойны самой высокой награды. Вы спросите: а почему она здесь, на панели – да, да, это звучит уничижительно: на панели! Но, любезный друг, она не проститутка – и никогда ею не станет! Если вы рассчитывали на что-то подобное, то лучше сразу откажитесь от своего замысла. Но если готовы отнестись к ней, как к женщине, достойной всяческого уважения и соответствующего обхождения, к даме с высочайшим культурным уровнем, способной поддерживать светский разговор на любую мыслимую тему – и к вопросу о вознаграждении за время, которое она посвятит вам, тоже готовы отнестись соответственно, то могу вас поздравить: вы нашли именно то, чего хотели, что вам нужно. Сана, подойди, будь настолько любезна. Господа, еще раз взгляните на нее непредубежденным глазом…

Пока сутенер разглагольствовал, второй искатель тоже вышел из машины, приблизился вплотную и, наконец, прервал говоруна:

– Ты все сказал?

– Простите, я, собственно…

– Ты, что ли, устанавливаешь цены?

– Ну, как человек, заботящийся о ее интересах…

– Теперь слушай сюда. Ты будешь запрашивать, когда найдутся охотники на твою задницу. А нас ты не волнуешь. Так что…

– Простите, вас, значит, двое? Это, знаете ли… Имейте в виду – это уже совершенно другие расценки…

– Заткнись. Лучше оглянись назад. Что ты видишь?

– Э… Собственно, ничего такого. Ну, грустную даму… Бронзовую…

– Верно. Теперь шагай в ее направлении – и не останавливайся, пока не скроешься из виду. А с девушкой мы светски побеседуем без твоего участия. И прекрасно договоримся. Не бойся – ее мы не обидим. А вот тебя, если не перестанешь тут маячить… Пошел, пошел, не расходуй времени понапрасну!

И как бы в подтверждение слов говоривший подтолкнул дистрибьютора. Казалось бы, очень не сильно, тот, однако, едва удержался на ногах. Похоже, аргумент показался ему убедительным, и он, бросив последний взгляд на Сану, пожал плечами и последовал в рекомендованном направлении, все убыстряя шаг и раз-другой опасливо оглянувшись. Сана неожиданно засмеялась – весело, звонко, – но тут же, словно испугавшись такого проявления эмоций, смолкла и опустила голову. Левый ездок сказал:

– Давай, Сана, садись. – И отворил заднюю дверцу. – Ныряй.