почему она все же предпочла вам Вальехо.

— Не доверяла моим побуждениям. Такова уж участь полицейского. Видите ли, в имении сеньора Эскобара в Чако есть посадочная площадка. Вероятно, этим путем доставляются сигареты и виски из Парагвая.

— Спасибо этому благодетелю.

— Да, конечно, я никогда не стал бы ему мешать… Надеюсь, таблетки аспирина помогли. Вам ведь не хочется, чтобы нас снова прервали. — Полковник допил виски и поднялся. — Вы меня всерьез успокоили. Разумеется, я теперь понимаю, почему вы хотите, чтобы освободили сеньора Фортнума. В любовной связи муж играет очень важную роль. Он обеспечивает дорогу к свободе, когда связь начинает надоедать. Никому не хочется оставлять женщину совсем одну. Что ж, ради вас постараемся спасти сеньора Фортнума… а заодно поймать его похитителей. По ту сторону реки будут знать, как с ними поступить.

Доктор Пларр проводил его до двери.

— Рад, что вы теперь спокойны на мой счет.

— Для полицейского всякий секрет дурно пахнет, даже секрет вполне невинный. Мы натасканы их вынюхивать, как собака наркотики. Послушайтесь моего совета, доктор, вы сделали все, что могли, и, пожалуйста, больше не не вмешивайтесь. Мы с вами были друзьями, но, если вы станете и дальше лезть в эту историю, пеняйте на себя. Я ведь сначала выстрелю, а потом пришлю венок.

— Речь, достойная Аль Капоне.

— А что? Капоне тоже по-своему поддерживал порядок. — Он открыл дверь и слегка помедлил на темной площадке, словно вспоминая что-то важное. — Кое-что мне, пожалуй, следовало сказать вам раньше. Я получил сведения о вашем отце. От начальника полиции в Асунсьоне. Мы, конечно, проверили с ним все имена, которые похитители включили в свой список. Ваш отец убит больше года назад. Он пытался бежать вместе с другим заключенным — неким Акуино Риберой, но был слишком стар и нерасторопен. Ему это оказалось не под силу, и его бросили. Видите, не надо думать, что вы можете ему чем-то помочь. Спокойной ночи, доктор. Жаль, что сообщил вам плохие вести, но я ведь оставляю вас с женщиной. Женщина — лучший утешитель для мужчины.

Не успела дверь за ним закрыться, как снова зазвонил телефон.

Доктор Пларр подумал: Леон меня обманул. Он мне лгал, чтобы заручиться моей помощью. Не подниму трубку. Пусть сами расхлебывают свою кашу. Ему ни на миг не пришло в голову, что солгать мог и полковник Перес. Полиция была достаточно сильна, чтобы говорить правду.

Звонок звонил и звонил, а он упрямо стоял в передней, пока тот, кто до него дозванивался, не сдался. На сей раз это мог быть кто-то из больных, и в наступившей, словно укор, тишине он устыдился своего эгоизма: казалось, эта тишина наступила в ответ на призыв самоубийцы о помощи. В спальне тоже было тихо. Раньше о какой-то помощи просила его Клара. Но он не захотел слушать и ее.

Мраморный пол, на котором он стоял, казался краем пропасти; он не мог сделать шагу ни вперед, ни назад, не увязнув еще глубже в пучине соучастия или вины. Так он и стоял, прислушиваясь к тишине дома, где лежала Клара, полуночной улицы за окном, где теперь возвращалась к себе полицейская машина, и квартала бедноты, где в путанице хижин из глины и жести, как видно, что-то произошло. Тишина, словно мелкий дождик, уносилась через большую реку в забытую миром страну, где в тишине, тише которой не бывает, лежал его мертвый отец… «Он был слишком стар и нерасторопен. Ему это оказалось не под силу, и его бросили». Стоя на краю мраморного обрыва, он почувствовал головокружение. Но не может же он тут стоять вечно! Снова зазвонил телефон, и он двинулся назад, в кабинет.

Голос Леона спросил:

— Что случилось?

— У меня был посетитель.

— Полиция?

— Да.

— Сейчас ты один?

— Да. Один.

— Где ты был целый день?

— В Буэнос-Айресе.

— Но мы пытались связаться с тобой вчера вечером.

— Меня вызвали.

— И сегодня в шесть утра.

— У меня бессонница. Гулял по набережной. Ты сказал, что я вам больше не понадоблюсь.

— Ты нужен твоему пациенту. Спустись к реке и встань у киоска кока-колы. Мы увидим, наблюдают за тобой или нет. Если нет, мы тебя подберем.

— Я только что получил известие об отце. От полковника Переса. Это правда?

— Что именно?

— Что он участвовал в побеге, но был нерасторопен, и вы его бросили.

Он подумал: если он сейчас мне солжет или хотя бы запнется, я повешу трубку и больше не стану им отвечать.

Леон сказал:

— Да. Прости. Это правда. Я не мог сказать тебе раньше. Нам нужна была твоя помощь.

— Отец убит?

— Да. Они его застрелили. Когда он лежал на земле.

— Ты должен был мне это сказать.

— Наверно, но мы не могли рисковать. — Голос Леона донесся к нему словно из немыслимого далека: — Ты придешь?

— Ладно, — сказал доктор Пларр, — приду.

Он положил трубку и пошел в спальню. Зажег свет и увидел Клару, смотревшую на него широко раскрытыми глазами.

— Кто к тебе приходил?

— Полковник Перес.

— У тебя будут неприятности?

— Не с его стороны.

— А кто звонил?

— Пациент. Клара, мне придется ненадолго уйти.

Он вспомнил, что их разговор прервали и какой-то вопрос так и повис в воздухе, но забыл, какой именно.

— Мой отец убит, — сказал он.

— Какая жалость! Ты его любил, Эдуардо?

Она, как и он, не считала любовь, даже любовь между отцом и сыном, чем-то само собой разумеющимся.

— Может, и любил.

Когда-то в Буэнос-Айресе он знал человека, который был незаконнорожденным. Его мать умерла, так и не сказав ему имени отца. Он рылся в ее письмах, расспрашивал ее друзей. Даже изучал банковские счета: мать от кого-то получала деньги. Он не сердился, не возмущался, но желание узнать, кто его отец, изводило его, как зуд. Он объяснял доктору Пларру: «Это как та головоломка со ртутью… Никак не забросишь в глазницы портрета ртуть, а отставить головоломку нет сил». Однажды он все-таки узнал, кто его отец: это был международный банкир, который давно умер. Он сказал Пларру: «Вы и представить себе не можете, какую я почувствовал пустоту. Что еще может меня теперь интересовать?» Вот такую же пустоту, подумал доктор Пларр, ощущаю сейчас и я.

— Пойди сюда, Эдуардо, ляг.

— Нет. Я должен идти.

— Куда?

— Сам еще не знаю. Это касается Чарли.

— Нашли его труп? — спросила она.

— Нет-нет, ничего подобного. — Она скинула простыню, и он накрыл ее снова. — Ты простудишься от кондиционера.

— Я пойду в консульство.

— Нет, оставайся здесь. Я ненадолго.

Когда ты одинок, радуешься всякому живому существу