«А ведь “Робот” переживает!» – с удивлением констатировал Ульянов.

Стол был завален бумагами вперемешку с грязными чашками, стаканами и рюмками.

– Вот, погляди, что нашел! – И Аркадий подал Ульянову файл с каким-то документом.

Заверенный печатями, документ выглядел внушительно, но составлен был не по-русски.

– Это что? – осторожно спросил Ульянов.

– Экспертное заключение. Там перевод есть. Читай, Коль, читай вслух.

И, не задавая больше вопросов, Ульянов стал читать:

«Наименование изделия: перстень-печатка. Материал (шинка, гнездо, плечи): золото 18 кар. пробы (лигатура: 750 ед. – оро, 180 ед. – аргентум, 70 ед. – купрум), соответствует клеймению. Клеймо пробирной палаты Франции “Голова Гиппократа” использовалось в ювелирной практике с середины XIX века. То есть предположительное время изготовления оправы вторая половина XIX века.

В золотом касте на овальном куске карнеола – инталия, изображающая музу танца – Терпсихору. Внешние признаки изделия позволяют предположить, что камея изготовлена раньше, не позднее XVIII в.

На внутренней стороне шинки, обода – сильно изношенная буквенная гравировка на французском языке, исполненная неоготическим шрифтом. Текст гравировки читается не полностью, отчетливо различается лишь фрагмент с именем владельца Petits Pas. Вес изделия составляет 29 гр.».

К заключению были приложены распечатки фотографий перстня.

– Постой, так эту вещь украли? – спросил Ульянов, обернувшись к шефу – тот беспокойно ходил по кабинету из угла в угол.

– Ну, да, да, да!!! Этот самый проклятый перстень! – со злостью отозвался он. – С него прошлым летом все завертелось, когда я в Монако отдыхал. Словом, мы тогда с Варей…

Было видно, что Аркадию трудно говорить. Иной раз искренность дается очень непросто. Он замотал головой и заговорил каким-то чужим, дрожащим голосом, который Ульянов даже не узнал. Дробот стал рассказывать историю появления этого перстня с самого начала, с того самого дня, когда познакомился с Замчинским. Говорил он, не в пример обычному, путано, сбивчиво, входя в какие-то мелкие, ненужные подробности. Рассказал он и про банкет, и про «лавку древностей», и про то, как восторженно Варенька приняла его подарок.

– Коль, ты пойми. С тех пор она никогда с ним не расставалась. Для нее это кольцо было настоящим сокровищем, все равно что икона или крестильный крест… Хотя, казалось бы, ничего особенного в нем нет.

Ульянов с искренним удивлением разглядывал фотографии перстня. «Из-за чего весь сыр-бор?!» В ювелирных делах он не очень-то разбирался, но по виду это было обыкновенное кольцо, пусть старинное, пусть золотое, явно не для тонких женских пальчиков. Да и камень в перстне – полудрагоценный. С языка его был готов сорваться вопрос, что означает Petits Pas, но Николай Николаевич не решился перебивать Аркадия, который, что-то вспоминая, продолжал говорить и говорить.

– Она его не носила, точнее, носила на цепочке как амулет или талисман… Я теперь вспомнил, что перед отъездом она при мне… Понимаешь, у меня на глазах! Его в сумку положила! Завернула в платочек и убрала! – слово «платочек» резануло слух, особенно из уст Дробота. – Женская сумка… отделение на молнии, в нем сверток… был, точно был, а теперь его нет! Просто так, случайно он ведь не мог исчезнуть?! Случайно не бывает!

– То есть это не случайная кража? – переспросил Ульянов.

– Вот! – Аркадий прищелкнул пальцами.

– Вещь дорогая?

– Да какая, к черту, дорогая! Если что и красть, то не его, а, допустим, серьги… У Вари в ушах – пятикаратники чистой воды. Вот они чего-то стоят. Нет, Коль, нет. Вопрос цены здесь – ни при чем! Пойми, не в деньгах дело!!! – внезапно выкрикнул Дробот и, взъерошив волосы, снова заходил кругами по кабинету. – К тому же с перепродажей наверняка возникли бы проблемы. Да-да, я так думаю. Нет, Коль, тут важно совсем другое, другое… Этот перстень… Из-за чего с ним Варя так носилась? Видел гравировку внутри? Принадлежал Мариусу Петипа. Кто он такой, надеюсь, тебе объяснять не надо? А потом вроде другим знаменитым танцорам. И вот еще, что важно, у них, у балетных, есть легенда… И не смотри на меня так! Да, легенда! По которой перстень передавался как реликвия, как залог успеха… ну или что-то в этом роде. А за этот самый успех, сам знаешь, они там все шизанутые…

– То есть друг друга загрызть готовы, – договорил Ульянов. – Значит, кольцо украли не для перепродажи?

– Точно! Точно! – вскинулся Дробот. – Эх, в голове – муть, туман, не спал, ничего не соображаю. А ты, Николай, чего молчишь! Давай рассуждай…

– Что ж, попробую… – кашлянув, сказал Ульянов, хотя после того, что рассказал ему Дробот, у него у самого в мыслях пошел туман.

– Давай, Коль, давай…

– Итак, из сумки Ливневой украдена вещь. Вопрос, каким образом совершена кража, мы пока оставим, а сосредоточимся на объекте кражи, – осторожно, с расстановкой начал Николай Николаевич. – Это антикварное ювелирное изделие. Уникальное кольцо. Но уникальность его может понять не каждый. А только ценитель, человек сведущий, близкий к театру, к балету. Так? – Он вопросительно посмотрел на шефа.

Тот воодушевленно закивал:

– Все так! Все правильно.

– А что, другие версии мы рассматривать не будем?

– Пока нет, – отрезал Аркадий. – Давай дальше!

– Хорошо. Как скажешь, – согласился Ульянов. – Так вот, этого ценителя… для простоты назовем его «танцор»… – и тут же внутренне осекся: «Какая, к черту, простота?!»

– Ну, пусть «танцор», и что?

– Судя по всему, его не интересует номинальная стоимость изделия, денежный эквивалент. Вероятно, для него, как и для Ливневой, кольцо – это талисман, ценная театральная реликвия, которой он хочет завладеть во что бы то ни стало. Исходя из логики… – Николай Николаевич остановился, мысли его забуксовали. «Какая, к черту, логика?! Разве работает логика, рациональность в иррациональном мире, в мире искусства?»

Он покосился на Аркадия, который с напряженным вниманием ловил каждое его слово.

– Пока трудно сказать, как «танцор» узнал, что искомая вещь находится именно у Варвары, что она постоянно носит ее с собой. Но все-таки он об этом узнал. Также с большой долей вероятности можно предположить, что преступление «танцор» спланировал заранее. Выяснив, когда и на каком транспорте Ливнева отправится в Петербург, он проник в поезд, подсыпал ей снотворное и выкрал перстень. Возможно, убийство как таковое он не планировал, поэтому и использовал реланиум… Впрочем, это пока только мои догадки…

– Правильно, Коль, хорошо излагаешь! А то ведь я тут ночью один бродил, думал, сойду с ума… – немного приободрившись, произнес Дробот.

Ульянов же, напротив, вдруг понял, в какие непролазные дебри они забрались: «Тут есть с чего сойти с ума! Театральная легенда, миф и ничего конкретного. Строить на этом новую версию, отвергая другие, абсурдно! И все же, если предположить, что “танцор” – это тот, кто работал с Ливневой, то под подозрение попадает вся (!) балетная труппа Большого театра. И почему только Большого? Ведь Ливнева танцевала и в Мариинке, и в Париже, и в Лондоне…» Николай Николаевич даже зажмурился, на секунду представив себе, сколько времени потребует отработка связей Ливневой. Он представил себе всех этих танцовщиц и танцовщиков, балерин и балерунов, разодетых в пачки, пуанты, перья, крылья, колготки, и понял: в поезде работал наемник, потому что все эти «щелкунчики» и «лебеди» для такого просто не годятся.