К полосе нетребователен, собственный трап откидывается позади салона. Внутри два ряда кресел, совсем как в обычном «Икарусе» или «ЛиАЗе» на два с половиной десятка пассажиров.

Такие вот самолёты сделали перемещение между городами Союза настолько доступным, что процветающим западным демократиям даже не снилось.

Керосина, правда, они жрали немерено. Но кто в те времена об этом думал?

Улыбчивая стюардесса раздаёт карамельки. Питание нам не положено, в воздухе нам быть чуть более часа.

— Девушка, девушка! — пытается привлечь её внимание какой-то остряк, — а вы «Посадочные» карамельки раздавать будете?

Девушка в кокетливой розовой униформе дежурно улыбается. Даже самые ярые критики советского сервиса не могут и слова дурного сказать про «Аэрофлот».

Даже на внутренние рейсы брали лучших из лучших, умниц и красавиц, прошедших строгий отбор. Форму для них шил Московский дом Моды.

Конкурс был огромным, привлекала и романтика профессии, и возможность повидать страну, а если повезёт, и весь мир.

Я беру из предложенной горки пару карамелек и прячу их в карман.… угощу при встрече. «Взлётную» можно получить только в самолёте, отчего эти конфетки считаются жуткой редкостью, а девушкам нравится всё необычное.

Вновь я ловлю себя на том, что думаю о студентке из симферопольского МЕДа. Странно это и непривычно для человека, чьи отношения с девушками были скорее поверхностными.

Даже в манекенщице Алёне меня привлекала внешность и зависть окружающих, когда нас видели вместе, а вовсе не богатый внутренний мир. А здесь, надо же…

— А правда, что мы сейчас к Турции ближе, чем к Советскому Союзу? — сбивает меня с мысли вопрос соседа по креслу.

— Неправда, — отвечаю ему, — с чего бы вдруг?

— Но мы ведь уже над нейтральными водами, — не успокаивается он. — Чисто технически, за пределами родной державы. В небе ведь нет границ.

Только после этих слов приглядываюсь к моему соседу внимательнее. Самый обычный мужчина. Поношенный пиджак, под ним клетчатая рубашка, полинявшая от многочисленных стирок. Лысина на половину головы, с несколькими, отчаянно цепляющимися за кожу волосками в середине.

Навскидку ему лет сорок с небольшим, но чувствуется, что многого от жизни человек уже не ждёт. Вот только глаза за толстыми стёклами очков выглядят не то испуганными, не то изумлёнными.

В руках он отчаянно сжимает потёртый чемодан-дипломат. Так, что даже пальцы побелели. Самый обычный, в таких и документы носят и перекусы на работу. Что угодно можно в такой положить. И в аэропорту его не досматривали, как и меня.

— Я бы всё-таки предпочёл Крым, — говорю ему уклончиво.

— Почему же? — отвечает он мне с каким-то отчаянным вызовом. — Вам так нравится жить в клетке, где душат свободу?

Угоны самолётов в СССР отнюдь не были редкостью. Какие-то случаи широко освещались в СМИ в назидание тем, кому в голову придёт подобная мысль.

Другие, особенно успешные, замалчивались.

Совсем недавно в семидесятом, здесь же в акватории Чёрного моря угнали… отец и сын Бразаускасы. Застрелили стюардессу и, угрожая оружием, приказали лететь в Турцию.

Они до сих пор ещё сидят в турецкой тюрьме. Много позже, уже освободившись и переехав в США, отец пристрелит сына в бытовой ссоре. Как по мне, собаке — собачья смерть.

Запретный плод сладок, и учитывая сложность выезда за рубеж, идея покинуть пределы Страны Советов на угнанном самолёте приходила во многие лихие головы. Заканчивалось это, чаще всего, плохо. В том числе и гибелью самолёта вместе с пассажирами.

Так что хрен его знает, что там в чемоданчике у моего соседа.

Предположим худшее. Тогда он сейчас, как маятник в точке равновесия. Малейшее влияние может качнуть его в любую сторону. Если бы мой сосед твёрдо решил устроить угон самолёта, то не лез бы ко мне с дурацкими вопросами.

А так, не исключено, что просто боится. Поэтому сам себя накручивает, чтобы решиться.

— А вы бывали в Турции? — спрашиваю равнодушным тоном, — неужели понравилось?

— Нет, а вы? — ведётся странный пассажир.

— В командировку ездил, — отвечаю. — И доложу я вам, таким как мы там точно ничего хорошего не светит.

— Это почему? — он даже хватку ослабляет от удивления.

— Мир капитала, — отвечаю, — волчьи законы. А женщины⁈ Им подавай миллионеров с виллами и мерседесами. На простых тружеников вроде нас с вами они даже не глянут.

— А у нас, думаете, по-другому⁉ — вспыхивает мой собеседник. — Я пятнадцать лет учителем химии проработал. Да, гвоздиками не торговал, деньги домой чемоданами не носил. Зато честным трудом! А она…

Химии, значит. Час от часу не легче. Не зря шутили, что в советское время можно было из набора «Юный химик» ракетное топливо сделать. Прикладная наука сейчас на очень достойном уровне.

— Что, она? — поддерживаю разговор.

На щеках у собеседника хотя бы румянец появился. Уже добрый знак. Надеюсь, у меня получится уболтать его и отвлечь от разных нехороших мыслей.

Вполне возможно, что я сейчас на воду дую, и нет у него в дипломате ничего, кроме бутерброда с колбасой да пары сменных плавок.

Но, как говорится, лучше перебдеть, чем лететь к земле вместе с горящими обломками.

— Развелась, и за боксёра замуж вышла! — чуть ли не выкрикивает он. — Сказала, что я мямля. А я не такой… я настоящий… Скоро все обо мне заговорят, и тогда она поймёт, каким я был!

Глава 19

— Скорее всего, — произношу я, аккуратно подбирая слова, — если с нами в воздухе что-то случится, то уже никто ничего про нас не поймёт.

— Это ещё почему? — мужчина с вызовом вскидывает подбородок.

Он впивается в меня взглядом, словно хочет удостовериться, не вру ли я.

— Так, мы над морем сейчас летим, — поясняю, — обломки после даже водолазы не найдут.