В то же время, в 1837 г., Саукым, еще один правнук Абу-л-Хайра, был поставлен ханом над присырдарьинскими казахами, номинально являвшимися подданными России, но реально входившими в сферу влияния Хивинского ханства. Последним из хивинских ставленников на троне Младшего жуза стал Иликей (Ермухаммад), провозглашенный в 1844 г. ханом вместо своего скончавшегося дяди Саукыма. Стремясь приобрести большую легитимность, Иликей получил указ о признании его в ханском достоинстве и от хивинского хана Рахим-Кули, и от бухарского эмира Насруллаха, однако в конечном счете предпочел добровольно отказаться от ханствования и перейти на российскую службу[481]. Уже накануне установления российского протектората над Хивой, ок. 1869 г., хан Мухаммад-Рахим II назначил правителем подчиненных ему казахов и каракалпаков султана Садыка — сына знаменитого Кенесары, в свое время возглавившего мощное движение против российских имперских властей в Казахстане[482].

Впрочем, и в самом Хивинском ханстве, которое пыталось возводить своих ставленников на казахский трон в ущерб интересам Российской империи, имели место несколько случаев признания подданства иностранных монархов. Так, в 1856 г. против хивинских ханов из династии Кунгратов восстало казахское и каракалпакское население Приаралья, которое решило возвести на трон собственных ханов. При этом они сделали ставку на казахских султанов: одним из претендентов стал Батыр — потомок хана Борака, убившего Абу-л-Хайра, другим — султан Зарлык, происхождение которого точно не установлено[483]. Примечательно, что претенденты на трон обратились за поддержкой к бывшему хану Иликею, который с 1852 г. официально принял русское подданство, — надо полагать, в перспективе восставшие видели переход под сюзеренитет Российской империи[484]. Впрочем, восстание вскоре было разгромлено хивинским ханом, так что остается только строить предположения о политической ориентации его предводителей.

Однако политические игроки в Центральной Азии, имевшие причины выступать против российского продвижения в регионе, отнюдь не составляли какой-то сплоченной коалиции. Напротив, они враждовали друг с другом куда в большей степени, нежели с Россией (что, вероятно, во многом и явилось причиной успеха Российского завоевания среднеазиатских ханств во второй половине XIX в.). И эта вражда в полной мере отразилась на политике в отношении тех или иных казахских правителей.

Так, в первые десятилетия XIX в. бухарские эмиры, боровшиеся с соседним кокандским ханством, старались дестабилизировать ситуацию в нем, признавая ханские титулы некоторых султанов, которые возглавляли казахов Старшего жуза, являвшихся кокандскими подданными. Так, около 1814 г. бухарский эмир Хайдар признал ханом Токай-торе, обосновавшегося в Туркестане, а несколько позже аналогичным образом — Тентек-торе в Чимкенте и Сайраме (оба претендента предположительно являлись внуками или правнуками знаменитого казахского хана Аблая). Последняя такая попытка была предпринята уже в 1858 г. — тогда бухарский эмир Насрулла, пользуясь очередным витком смуты в Кокандском ханстве, поддержал претензии на ханский трон некоего султана Аликена[485]. Примечательно, что в данном случае легитимация претендентов на трон из числа прямых потомков Чингис-хана формировалась путем признания их прав правителями нечингизидского происхождения, о претензиях которых на власть мы подробнее поговорим в следующей главе.

Ярким примером политики «замещения» владетельных Чингизидов в вассальных государствах нечингизидскими правителями являются административные преобразования Российской империи в Казахстане. В 1822–1824 гг. специальными положениями (в частности «Уставом о сибирских киргизах», разработанным М. М. Сперанским) в Среднем и Младшем жузах был ликвидирован и институт ханов. При этом, упразднив ханскую власть, российская администрация сохранила в Казахстане следующий уровень правителей — султанов: на уровне округов — ага-султанов в Среднем жузе и султанов-правителей в Младшем жузе, на уровне волостей — волостных султанов[486].

Казалось бы, можно видеть в этих действиях российских властей некоторый «реверанс» в сторону Чингизидов, тем более что окружные и волостные султаны должны были избираться «сеймами» выборщиков — практически как прежние ханы на курултае! Однако уже в 1820-е гг. волостные султаны-Чингизиды стали «разбавляться» султанами нечингизидского происхождения (т. е. султанами по должности, а не по происхождению), а в 1836 г. нечингизиД Шорман Кучуков (капитан русской службы, пользовавшийся уважС' нием и в степи) был избран ага-султаном Баян-аульского округа[487].

К 1860 г. из волостных правителей осталось лишь 11 Чингизидов, тогда как 62 остальных были представителями «черной кости»[488]. Признаваемые и утверждаемые российскими властями, «новые» султаны в глазах потомственных Чингизидов являлись, конечно же, «черной костью» и, соответственно, узурпаторами власти, исконно принадлежавшей «Золотому роду». Причем подобное отношение выказывали даже лояльные к имперским властям султаны-Чингизиды — например, Чокан Валиханов, который в 1862 г. принял участие в выборах старшего султана Атбасарского округа и выиграл эти выборы, однако не был утвержден сибирским генерал-губернатором, отдавшим предпочтение его сопернику — нечингизиду Ердену Сандыбаеву[489].

Полагаем, что подобная политика властей преследовала цель окончательно дискредитировать и без того шаткий авторитет Чингизидов в Казахстане и в конце концов вообще отменить традиционные институты управления, а также привилегии Чингизидов. Это и было окончательно сделано в результате реформ 1867–1868 гг., когда полуавтономные казахские жузы прекратили существование и весь Казахстан был разделен на области и уезды в составе Российской империи под властью российских же чиновников.