Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он обернулся.
— Мириамель. Рад тебя видеть.
— Ты рад, что пришел сюда, правда?
— Думаю, да, — он медленно кивнул. — Это хорошее место для размышлений. Я слишком беспокоюсь о Воршеве — о ребенке и о том мире, в котором ему предстоит жить — чтобы уютно себя чувствовать в большинстве случаев.
— И тебе не хватает Деорнота?
Джошуа снова обратил взгляд к затянутому облаками небу.
— Не хватает, да. Но, что еще важнее, я хочу, чтобы принесенная им жертва не оказалась бессмысленной. Если наша победа над Фенгбальдом что-то изменит, мне будет, легче смириться с его смертью. — Принц вздохнул: — Он был совсем молод в сравнении со мной — ему не было и тридцати.
Мириамель долго в молчании смотрела на дядю, прежде чем заговорить.
— Я хотела просить тебя об одном одолжении, дядя Джошуа.
Он протянул руку, указывая на одну из полуразрушенных каменных скамеек.
— Присядем. Пожалуйста, проси, чего хочешь.
Она глубоко вздохнула.
— Когда ты… когда мы войдем в Хейхолт, я должна буду поговорить с отцом.
Джошуа наклонил голову и так высоко поднял брови, что его бледный лоб собрался в складки.
— Что ты имеешь в виду, Мириамель?
— Перед последней битвой придет время, когда ты будешь говорить с ним. Я хочу быть при этом.
Джошуа помедлил.
— Я не уверен, что это разумно…
— И, — продолжала Мириамель, решив сказать все до конца. — Еще я хочу поговорить с ним наедине.
— Наедине? — Принц смущенно покачал головой. — Мириамель, это невозможно. Если мы осадим Хейхолт, твой отец окажется в отчаянном положении. Я не смогу оставить тебя одну с ним — он сделает тебя своим заложником!
— Это неважно, — упрямо сказала принцссса. — Я должна поговорить с ним, дядя Джошуа. Должна!
Джошуа удержался от резкого ответа; когда ои заговорил, голос его звучал мягко.
— Почему ты должна, Мирамель?
— Я не могу сказать тебе. Но я должна. Это может что-то изменить — очень сильно изменить!
— Тогда объясни мне, племянница. Потому что в противном случае я могу только отказать тебе. Найдя допустить, чтобы ты оставалась наедине со своим отцом.
Слезы заблестели в тазах принцессы. Она сердито вытерла их.
— Ты не понимаешь. Только я могу говорить с ним об этом. И я должна сделать это! Пожалуйста, Джошуа, пожалуйста!
Мучительная усталость была на лице принца — печать многих тяжелых лет.
— Я знаю, что это не пустой каприз, Мириамель. Но забота о жизнях сотен, может быть даже тысяч людей не давит на тебя, заставляя принимать определенные решения. Если ты не можешь рассказать мне о том, что считаешь таким важным — и, я думаю, веришь, что это действительно так — я конечно не смогу позволить тебе рисковать ради этого своей жизнью и, возможно, жизнями многих других людей.
Она пристально посмотрела на него. Слезы высохли, их сменила холодная, бесстрастная маска.
— Прощу тебя, измени решение, Джошуа, — она показала на каменную пирамиду над могилой Деорнота. Несколько травинок уже пробивались между камнями. — Вспомни своего друга и все то, что ты хотел бы сказать ему.
Ои расстроенно тряхнул головой. На солнце было видно, что его волосы уже начинают редеть.
— Во имя крови Эйдона, я не моху допустить этого, Мириамель. Ты можешь злиться, но ведь ты и сама понимаешь, что у меня нет другого выбора. — Его голос стад немного холоднее. — Когда твой отец, наконец, сдастся, я сделаю все возможное, чтобы ему никто не причинил вреда. Если это будет в моей власти, ты сможешь поговорить с ним. Это большее, что я могу обещать тебе.
— Да, но тогда будет уже слишком поздно. — Она поднялась со скамьи и быстро пошла через сад.
Джошуа проводил ее взглядом; потом, неподвижный, как каменная статуя, он наблюдал за воробьем, ненадолго приземлившимся на каменную пирамиду. Сделав несколько прыжков и весело чирикнув, птица улетела. Джошуа снова обратил взгляд к плывущим облакам.
— Саймон! — Он обернемся. По сырой траве к нему спешил Сашфугоп. — Саймон, могу я поговорить с тобой? — тяжело дыша, арфист натал юношу. Он был растрепан, а наспех наброшенная одежда не допускала и мысли о едином цвете или стиле, что было крайне необычно; даже в полупоходных условиях Нового Гадринсетта Саймон никогда не видел музыканта таким неопрятным.
— Конечно.
— Не здесь. — Сангфугол испуганно огляделся, хотя вокруг никого не было видно. — Где-нибудь, где нас никто не услышит. Может быть, в твоей палатке?
Саймон удивленно кивнул:
— Если хочешь.
Они пошли через палаточный город. Кое-кто из людей махал им или просто приветствовал. Сангфугол каждый раз вздрагивал, как будто все они таили в себе страшную опасность. Наконец они дошли до палатки Саймона и обнаружили Бинабика, который как раз собирался выйти. Натягивая подбитые мехом сапоги, тролль дружелюбно болтал о пропавшем роге — поиски продолжались уже три дня и все еще ни к чему не привели — и на разные другие темы. Арфисту явно хотелось, чтобы тролль поскорее ушел; Бинабик не мог не заметить этого. Он резко оборвал разговор и удалился, чтобы присоединиться к Джулой и носителям свитка.
Как только он вышел, Сангфугол с облегчением вздохнул и, не обращая внимания на грязь, опустился на пол палатки. Саймон начинал беспокоиться. Что-то было не в порядке.
— В чем дело? — спросил он. — Тебя что-то испугало?
Арфист наклонился поближе, он говорил совсем тихо, почти шептал:
— Бииабик говорит, что они все еще ищут этот рог. Он, кажется, очень нужен Джошуа.
Саймон пожал плечами.
— Никто не знает, будет ли от него какой-нибудь толк. Это нужно для Камариса. Мы надеемся, что нам удастся таким образом вернуть ему разум.
— Бессмыслица, — арфист пожал плечами. — Как рог может сделать что-то подобное?
— Не знаю, — нетерпеливо сказал Саймон. — Ты об этом так спешил со мной поговорить?
— Представляю, как рассердится принц, когда найдут вора.
— Он просто повесит его у Дома Расставаний, — раздраженно начал Саймон и осекся, увидев побелевшее лицо арфиста. — Что случилось, в конце концов? Милостивый Эйдон, Сангфугол, это ты, что ли, украл его?
— Нет, нет! — визгливо вскрикнул арфист. — Это не я, клянусь!
Саймон пристально смотрел на него.
— Нет, — сказал наконец Сангфугол дрожащим голосом. — Но я знаю, где он.
— Что?.. Где?!
— Он у меня в палатке, — арфист произнес это ровным голосом мученика, приговоренного к смерти, который в последний раз обращается с мольбой к своим палачам.