– Где?! – заволновался старик.

– Дома, входная дверь. Охрана уже там, говорят повреждений замка нет, но без меня открывать квартиру не будут. Так что…

– Езжай, Любонька, конечно. И не беспокойся, я все сделаю и сразу же отзвонюсь, как только… Но и ты держи меня в курсе дела, пожалей старика… – виновато добавил он.

– Обязательно, – улыбнулась она, порывисто подошла к нему, поцеловала в колючую щеку и быстро вышла.

Замок действительно был цел. Вообще дверь казалась неповрежденной, такой, какой она была утром, только над входом мигал тревожным красный сигнал, вместо мирного, зеленого.

Пожав плечами, она оглянулась в сторону начальника охраны. Увидев, что тот едва заметно кивнул, она стала открывать дверь. Все замки работали идеально.

Поколебавшись, она решительно потянула дверь на себя. Свет в прихожей, как ему и положено, зажегся автоматически. А у порога ее встретил он, взволнованный и немного сконфуженный. Собранный. Одетый и обутый.

– Это я… Хотел открыть дверь… Всегда получалось, а нынче что-то… Завыла сирена. Я хотел тебе протелефонировать, но не смог вспомнить номера…

– Сережа, все в норме, отбой, – отворив дверь, устало сказала она начальнику охраны и вновь ее затворила. Щелкнул замок.

– Куда вы собрались? – спросила она.

– Я не хочу быть приживальщиком, – ответил он, упрямо сжав губы.

– Вот, значит, как, – сказала она, – и могу я узнать о причине такого заявления? Но давайте на кухне. Выпьем хотя бы чаю. Я сегодня очень устала. Итак, говорите, «приживальщик»? – спросила она, помешивая специальной деревянной ложечкой заварку в керамическом чайнике, – объяснитесь.

– Мы договаривались с вами, – подчеркнуто официальным тоном сказал он, – что я напишу книгу и…

– И будет нам всем счастье, – всецело поглощенная процессом приготовления чая проговорила она, а он, не сдержавшись, ухмыльнулся уголками губ, но сразу же вернул лицу серьезное значение и ответил:

– Однако я со всей ответственностью хочу заявить: к сожалению, ничем не смогу быть вам полезен, ибо… Ибо написать ничего не смогу.

– Не смогу или не буду? – поинтересовалась она, разливая чай.

– Не смогу… Оправдания неуместны, я понимаю… Что обязан вам… – он выдохнул, – но я не могу писать здесь. НЕ могу… Я пытался, честно… Но когда перечитывал то, что выжимал из себя, как гной из раны, себе не верил. Я… я так не могу.

– Значит, – совершенно спокойно проговорила она, отхлебнув глоток, – как издатель я потерпела фиаско. Я могу совершенно спокойно это признать, равно как и то, что не имею к вам каких-либо финансовых, юридических или иных претензий.

– То есть… – не глядя на нее, промолвил он.

– То есть… – отставив чашку, одним гибким движением она встала с высокого, чем-то похожего на барный, стула и подошла к нему. – Деловые отношения на этом можно считать завершенными, и я, как в сказке, вновь превращаюсь в женщину, которая не отпустит тебя никуда…

И даже если бы он хотел возразить, то не смог бы вымолвить ни слова, ибо его уста сковала сладкая печать…

Глава девятая

Таня Ларина

И была потом ночь любви, бесконечная, как доверие двоих, что решили настолько открыться друг другу. Странная. Жаркая. Полная неги и вздохов. Полная восторгов любви и водопадов блаженства…

И не было ни имен, ни фамилий, ни издателей, ни поэтов – только Он и Она, Она и Он…

И на один только миг, длившийся снова и снова, Мужчина и Женщина победили время, отказавшись от поединка с ним. Не было ни Прошлого, ни Будущего, а было лишь повторявшееся вновь и вновь мгновение Настоящего, слитое воедино, как Она и Он.

А за косматым нахмуренным небом уже рождался рассвет. В эту ночь они спали вдвоем, и мягкий сумрак уходящей короткой летней ночи мягко укрывал их обоих.

И уже засыпая, прижавшись к нему, она прошептала едва слышно, потому что не могла – только теперь поняла это – не сказать:

– Сегодня наша первая ночь… и твой последний день. Завтра ты уйдешь, и больше я тебя не увижу… Не знаю, имею ли я право тебе это говорить, но…

Он прижал ее к себе сильнее и прошептал в ответ:

– Мы делаем то, что делаем, и это правильно. Не переживай и не беспокойся. Все идет так, как должно. Знаешь, что мы сделаем…

– Что? – прошептала она, вглядываясь в его лицо, будто пытаясь запомнить его таким, очень на него похожим и вместе с тем непохожим. И еще ей вдруг стало невыразимо уютно от этого «мы», хотя бы и случайно, ненароком оброненного.

– Если завтра мой последний день, то я хочу провести его без охраны. Не волнуйся, со мной ведь здесь ничего уже не случится, если завтра мой последний день… А ты, ближе к полуночи, закажи нам столик в «Пушкине»…

– Хорошо, – прошептала она.

– А теперь спи, – сказал он и нежно поцеловал ее волосы, – завтра будет только завтра.

Скоро и он скользнул в легкий, будто придуманный сон.

Он загадал: коли небо будет чистым, а утро солнечным – все сложится и получится, а если пасмурным… Значит, не судьба.

Проснулся сразу, будто от толчка, но какое-то время еще лежал с закрытыми глазами, прислушиваясь к пустоте в постели, к себе, наблюдая из-под закрытых век за световыми пятнами и примериваясь к шуму, доносившемуся с улицы.

Осторожно разлепил глаза и чуть не подскочил на месте, словно ужаленный.

Ах, чтоб тебя! Проспал, проспал в последний день!

Подсвеченные изнутри цифры электронных часов показывают начало двенадцатого. А за окном был самый, что ни на есть обычный день. Сквозь белую пену облаков проглядывали голубые клапти неба. Светло, но не солнечно. Облачно, да не смурно.

Все время, пока собирался, облачался (вместо завтрака налил себе соку из льдистого недра холодильника, отчего-то упорно напоминающего ему обложенную кафельным камнем покойницкую), он злился на себя, ругался, как последний забулдыжный извозчик.

Проспать! Так глупо и прозаично, что слов нет. Теперь весь день дамокловым мечом будет висеть над ним это утро, которое он не увидел. Каким оно было? Ясным и тучи нанесло потом? Или же хмурым, промокающим тротуары меланхоличным дождиком, а сейчас только, может быть, перед его пробуждением, чуть прояснилось? Эх, что уж теперь сделаешь!

Снаружи был обычный день, и тротуар был сухим, но в парком воздухе висело обещание дождя…

Любовь сдержала слово. Никакой охраны ему не причиталось, впрочем, автомобиля тоже. «Это к лучшему», – решил он и зашагал к шумной, суетливой улице.

Он все решил. Как-то сложилось само собой. Коли сегодня последний день, значит, он