Двигаясь друг за другом, они долго поднимались вверх по деревянным ступеням, проходили по открытым галереям, с которых вниз открывался такой вид, что захватывало дух. Вечерние горы стояли в полусне, тихие и всезнающие. Далеко внизу отсвечивала багровым под закатным солнцем полоса реки. Воздух был холоден и свеж. Таинственные сумерки обволакивали, опускались на горы мягко, клонили ко сну все живое, усыпляя разум. Михаил постарался сосредоточиться на дороге.

Наконец подъем был позади, и они оказались у расписанных узорами ворот монастыря.

На входе их встретил молчаливый бритоголовый парень в оранжевой хламиде.

— Здравствуйте, — поздоровался Александр. — Моя фамилия Тагильцев… — Он сбился, видимо, вспомнив, что не называл Санакушу своей фамилии. — Настоятель пригласил меня прийти к нему сегодня на закате.

Монах утвердительно кивнул и шагнул в сторону, пропуская мужчин внутрь здания.

Под каменными сводами было прохладно и полутемно. Миша поморгал, привыкая к скудному освещению, и смог различить уходящие далеко вверх стены, расписанные замысловатыми красно-оранжевыми и зелеными узорами. Они складывались в странные картины, временами казалось, что сквозь хитросплетения полос и завитков проглядывают зловещие лица. Впереди тускло мерцали позолоченные изваяния сидящего в позе лотоса Будды. За ним — еще какие-то статуи, высокие и низкие. Часть из них изображала мифических существ со звериными оскаленными мордами, клыками и рогами. Полухимеры, полульвы, полубыки с разверстыми пастями будто смеялись над путниками. Змеи и драконы со сплетающимися хвостами и высунутыми наружу извилистыми раздвоенными на конце языками.

— Видал, какой зоопарк, — прошептал Миша, невольно поежившись под пустыми взглядами всей этой нечисти.

Над ними возвышалась пространная полусфера, увенчанная уходящим вверх остроконечным шпилем. Потолок, также расписанный хитрым орнаментом, был плохо различим в полумраке.

— Неплохой интерьерчик, скажи? — понизив голос, обратился к Тагильцеву Миша. — Можно охрененный клубешник тут устроить для продвинутой публики, — он прыснул в кулак. — Расширение сознания под отвязный музон.

Монах слегка поманил их за собой, и они двинулись за ним следом. Он шел вперед мягкими неслышными шагами, пересек первое помещение, затем свернул в низкий запутанный коридор и наконец остановился перед едва заметной в полутьме деревянной дверью.

В следующую минуту дверь тихонько приотворилась, и навстречу им вышел уже знакомый лама Санакуш. Теперь он был совершенно не похож на старика, которого они видели вчера. Облаченный в ритуальные желто-оранжевые одежды, в тусклом свете светильников он казался мистическим внеземным существом. Черты лица его стали глубже, глаза зажглись нездешним светом, в глубине их мерцало что-то такое, что Мишу невольно пробрала дрожь.

— Я пришел, — неуверенно начал Александр, шагнув к нему. — Я прошу вашей помощи. Не для себя…

— Я знаю, о чем ты хочешь просить, — тихо отозвался лама. — Ты хочешь выздоровления для женщины, которая тебе дороже всех на свете. Ее зовут Елена, и она сейчас умирает в Москве.

«Эге-е, — подумал Миша. — Так вот тут какие вопросы бытия. Ну Санька, а? Ведь видел же, что темнит».

— Что за Елена?.. — начал Грушин.

Но в эту минуту лама Санакуш, поманив Александра за собой, скользнул обратно за тяжелую дверь. Миша попытался было шагнуть первым, но монах остановил его, строго покачав головой. Затем кивнул на Александра.

— По ходу дела, в этот раз пресса на конференции не предусмотрена, — схохмил Миша. — Ну че, как, не боишься дальше один?

Обстановка и правда была жутковатая. Фитиль в светильнике, который нес в руках монах, подрагивал, и на каменных стенах возникали темные дрожащие тени. Они видоизменялись, перетекали друг в друга и вдруг исчезали, будто бы по собственной воле, а не повинуясь неверному источнику света. Звуки их голосов гулко отдавались под каменными сводами, будя эхо, которое тут же принималось пересмешничать, кричать и шептать в запутанных коридорах. Хотелось поскорее сбежать из этого странного места обратно, туда, где свежий воздух и солнечный свет.

— Все нормально, — кивнул Александр Грушину. — Раз нельзя входить вдвоем, подожди меня здесь где-нибудь.

— Уж я проведу время с пользой, не сомневайся, — заверил Михаил, похлопав себя по куртке, под которой спрятал свой вездесущий фотоаппарат…

Александр, кажется, набрал в грудь побольше воздуха и проскользнул в приоткрытую дверь, которая тут же тяжело захлопнулась за ним.

* * *

Миша Грушин шел следом за бритоголовым чуваком в оранжевом балахоне. Саня остался за тяжелой деревянной дверью, его же, видимо, приказано было выпроводить восвояси. Однако покидать эти мистические апартаменты так быстро в его планы не входило.

В прошлый приезд он толком и не осмотрел монастырь — дальше первой комнаты с золочеными истуканами его не пустили. Пришлось подключить фантазию и расписать в статье буддийский храм, в котором происходило действие недавно вышедшего голливудского приключенческого фильма. Теперь же упускать свой шанс он не собирался. Нужно было только поскорее свалить от этого долдона с блестящим голым черепом — и дело сделано. Он и зеркалку свою дорогущую на всякий случай с собой прихватил — фотки из такого места где-нибудь в «Вокруг света» по-любому с руками оторвут, невзирая на качество.

Они двигались по пустынным темным коридорам, сворачивая сначала вправо, потом влево. Фитиль светильника, который оранжевый проводник нес в руке, дрожал и подпрыгивал, то освещая помещение, то погружая его в полумрак, то бликуя на лысом черепе монаха, что делало его похожим на персонажа из страшной детской сказки. Миша видел, что коридоры ветвились и расползались в разные стороны, где-то мелькали двери, каменные арки, ступени вверх и вниз. Все это было потрясающе интересно и требовало немедленного изучения.

— Эй, брателло! — окликнул он бесшумно шагавшего впереди монаха. — А где тут у вас, я извиняюсь, отлить можно?

Монах пружинисто остановился и обернулся, уставившись на Мишу водянистыми пустыми глазами.

— Ну че вылупился? — гаркнул Грушин. — Поссать мне надо, понял? Или вы тут такие просветленные, что и в сортир не ходите?

Монах не отвечал и продолжал смотреть на Мишу без всякого выражения.

— Э-э, да ты, похоже, упоротый, — протянул Грушин.

И вдруг, резко подавшись вперед с удивительной для такого нелепого неповоротливого человека быстротой, задул светильник, который послушник держал в руке. В наступившей темноте монах залопотал что-то и заметался. Миша прижался спиной к стене, изо всех сил втянув выдающийся живот — не хватало еще, чтобы этот страж порядка наткнулся на него в темноте. Выждав несколько минут, он стал пятиться на цыпочках. Встревоженные крики бритоголового становились все тише. Миша свернул в первую попавшуюся каменную галерею и понесся вперед, отдуваясь.

Он петлял и петлял по коридорам, пока не выскочил неожиданно на открытую деревянную галерею, тянувшуюся по самому верху скалы, гораздо выше, чем, по его понятиям, должен был располагаться вход в монастырь. «Ни фига, и как это я так высоко забрался?» — поразился Грушин.