Джон пишет мне, спрашивая, все ли нормально, но я не нахожу в себе сил ответить. Это я тоже откладываю на потом.

Из дома я выхожу только в воскресенье днем, потому что мне нужно на собрание по планированию пятничного вечера в Бельвью. Сторми пришлось умасливать Джанетт, чтобы та одобрила мою идею с военной вечеринкой, и шоу должно продолжаться, так что к черту расставания.

Сторми рассказывает, что все пенсионеры только и говорят, что о грядущем событии. Она особенно воодушевлена, потому что ходит слух, будто Фернклиф, другой большой дом престарелых в городе, привезет на автобусе своих постояльцев. Сторми говорит, там есть как минимум один достойный внимания вдовец. Она знакома с ним по книжному клубу для пенсионеров, который организует местная библиотека. Другие старушки тут же активизируются.

– Он настоящее сокровище! – рассказывает всем Сторми. – Он до сих пор сам водит машину.

Я тоже начинаю распространять эту информацию. Я готова на все, чтобы моего мероприятия ждали.

На вечер каждый получит по пять «военных облигаций», которые можно поменять на стакан пунша с виски, маленький значок с флагом или танец. Это была идея мистера Моралеса. Вообще-то конкретно его идеей было менять военные облигации на танцы с дамами, но мы все пожурили его за сексизм и сказали, что дамы тоже должны иметь право менять свои облигации на танцы с мужчинами. Алисия, прагматичная, как всегда, заявила:

– Женщин будет гораздо больше, чем мужчин, поэтому все равно командовать будут женщины.

Я ходила от квартиры к квартире и просила у постояльцев фотографии из сороковых годов, особенно в форме или с танцев, которые устраивались для солдат во время войны. Одна постоялица фыркнула на меня и сказала:

– Простите, но в сорок пятом году мне было шесть лет.

Я поспешила добавить, что фотографии ее родителей тоже подойдут, но она уже захлопнула дверь у меня перед носом.

«Скрапбукинг для пенсионеров» по факту превратился в комитет планирования вечеринки. Я распечатала военные облигации, и мистер Моралес разрезает их моим ножом для бумаги. Моуд, новенькая в нашей группе и знаток Интернета, вырезает скачанные статьи о войне, чтобы украсить столы с закусками. Ее подружка, Клаудия, подбирает музыку.

У Алисии будет свой собственный столик. Она делает гирлянду из бумажных журавликов: сиреневых, персиковых, бирюзовых и из бумаги в цветочек. Сторми пришла в ярость, когда отклонили ее предложение украсить все в красно-бело-синих цветах, но Алисия была непреклонна, и я ее поддержала. Как всегда утонченная, она поместила фотографии японо-американцев из лагерей для интернированных в изысканные серебряные рамки.

– Эти фотографии испортят всем настроение, – шепчет мне Сторми сценическим шепотом.

Алисия возражает:

– Эти фотографии откроют глаза невеждам.

Сторми выпрямляется во все свои сто шестьдесят два сантиметра (сто семьдесят, если на каблуках).

– Алисия, ты что, назвала меня невеждой?

Я вздрагиваю. Сторми вкладывает в вечеринку много сил, и в последнее время она слишком взвинчена.

Но сегодня я просто не смогу вынести очередную их ссору. Я собираюсь призвать к миру, когда Алисия одаривает Сторми железным взглядом и говорит:

– Ты сама это сказала.

Мы со Сторми одновременно ахаем. Затем Сторми подходит к столу Алисии и со всего размаху сметает всех бумажных журавликов на пол. Алисия кричит, я снова ахаю. Все смотрят на них.

– Сторми!

– Ты на ее стороне? Она назвала меня невеждой! Сторми Синклер может быть кем угодно, но я точно не невежда!

– Я ни на чьей стороне, – говорю я, нагибаясь, чтобы собрать журавликов.

– А если бы была, то на моей! – провозглашает Алисия, кивая подбородком в направлении Сторми. – Считает себя великосветской дамой, а сама ребенок, устроивший истерику из-за вечеринки.

– Ребенок? – взвизгивает Сторми.

– Пожалуйста, перестаньте ругаться! – К моему унижению, из уголков глаз начинают струиться слезы. – Этого я сегодня не вынесу! – Мой голос дрожит. – Серьезно, я не могу.

Они переглядываются, а потом вдвоем кидаются ко мне.

– Дорогая, что случилось? – мурлычит Сторми. – Это наверняка из-за мальчика.

– Садись, садись, – приговаривает Алисия.

Они ведут меня на диван и садятся по обе стороны от меня.

– Ну-ка, выйти всем отсюда! – кричит Сторми, и все разбегаются. – А теперь рассказывай, что стряслось.

Я вытираю глаза рукавом рубашки.

– Мы с Питером расстались. – Я впервые произношу эти слова вслух.

Сторми ахает.

– Ты и мистер Красавчик расстались? Это из-за другого парня?

Она смотрит на меня с надеждой, и я знаю, что она думает о Джоне.

– Нет, другой парень здесь ни при чем. Все сложно.

– Дорогая, в таких делах не бывает ничего сложного, – говорит Сторми. – В мои дни…

Алисия бросает на нее сердитый взгляд.

– Просто дай ей сказать!

– Питер никак не может забыть свою бывшую девушку, Женевьеву, – всхлипываю я. – Это она выложила наше видео в джакузи, а Питер это знал и не сказал мне.

– Может, он хотел пощадить твои чувства, – предполагает Алисия.

Сторми категорически мотает головой, так сильно, что с нее чуть не слетают серьги.

– Этот парень просто-напросто свинья. Он должен обращаться с тобой, как с королевой. И даже не смотреть на эту другую девчонку, Женевьеву.

– Ты просто хочешь, чтобы Лара Джин встречалась с твоим правнуком. – В голосе Алисии слышится укор.

– Конечно, хочу! – заявляет Сторми с блеском в глазах. – Скажи, Лара Джин, у тебя есть планы на сегодня?

На это мы все смеемся.

– Я сейчас не могу думать ни о ком, кроме Питера, – отвечаю я. – Вы все еще помните вашу первую любовь?

У Сторми их было так много – неужели она помнит? Но она кивает.

– Гаррет О’Лири. Мне было пятнадцать лет, а ему – восемнадцать, и мы всего лишь раз танцевали, но то, что я чувствовала, когда он на меня смотрел… – Она вздрагивает.

Я поворачиваю голову влево, на Алисию.

– А вашей первой любовью был ваш муж Филлип, да?

К моему удивлению, она отрицательно качает головой.

– Мою первую любовь звали Альберт. Он был лучшим другом моего брата. Я думала, что выйду за него замуж. Но не сложилось. Я познакомилась с моим Филлипом, – она улыбается. – Филлип был любовью всей моей жизни. Но тем не менее, я так и не забыла Альберта. Как молода я была когда-то! Сторми, ты можешь поверить, что мы были так молоды?

Сторми отвечает не так жизнерадостно, как обычно. Ее глаза увлажняются. Я впервые слышу, чтобы она говорил таким мягким голосом.