Я бросил взгляд на Моса, но он смотрел на свои ноги и всееще дрожал, как будто у него приступ. Позади ведер для краски глаза Аланы Рейпо-прежнему были закрыты, а Перл смотрела на свои клавиатуры, так быстро щелкаяпереключателями, будто собиралась взлететь в космос. Никто не смотрел на меня,типа, всем внезапно стало неловко быть в одной группе со мной.

«Это не моя вина! — хотелось мне закричать. — Яникогда не хотел играть на басе!»

Единственной, кто, казалось, радовался выходу на сцену, былаМинерва. Она уже перегнулась через свою стойку с микрофоном и разговаривала скомпанией татуированных парней в передних рядах, вовсю кокетничая с ними иотталкивая их жаждущие руки ногами в черных туфлях на высоких тонких каблуках.Даже сквозь темные очки было видно, что глаза у нее пугающе огромны и мерцают,высасывая энергию из толпы, хотя она еще не пропела ни одной ноты.

Перл дала мне низкое ми, я сделал глубокий вдох и сталнастраиваться. Мой бас грохотал при этом по всему залу, словно сирена, подающаясигналы судам в туман. В ответ послышалось несколько выкриков, как будто япрервал чью-то беседу, чем вызвал их раздражение.

У парней, заигрывающих с Минервой, были могучие мускулы итатуировки на бритых головах. Вчера вечером я читал о какой-то крупнойзаварушке в Европе, целая толпа футбольных фанатов как бы вмиг обезумела, и онинакинулись друг на друга. Сотни погибших, и никто не знает почему.

Что, если то же самое произойдет здесь, прямо сейчас? Что,если вся эта толпа превратится в жаждущих крови маньяков? Я точно знал, когоони убьют первым.

Осла басиста в рваной футболке, вот кого.

Когда все настроились, огни на сцене начали гаснуть.Наступила полная тьма, словно я внезапно ослеп от волнения. Снова послышалисьеще более нетерпеливые крики, кто-то завопил:

— Вы фуфло!

В ответ люди рассмеялись, поскольку мы даже еще не начали.

Мы были как мертвые.

Я сглотнул, ожидая начала…

— Захлер! — прошипела Перл.

Ох, правда! Поначалу же идет большой рифф, и начинать долженя.

Мои потные пальцы нащупали струны, и я услышал, какусилители отозвались на это резким скрипом. Я старался вспомнить, что играть.

И не мог.

Нет, это немыслимо…

Я играл этот рифф на протяжении шести лет, и, тем не менее,он каким-то образом исчез из моей головы, из моих пальцев, из всего моего тела.

Я стоял в тишине, ожидая смерти.

MOC

Захлер окаменел.

Превосходно.

Голова горела, пот сбегал на глаза, сердце колотилось,словно билось о стенки клетки. Но это было не волнение из-за выхода на сцену;это зверь во мне ярился все больше и больше. Я весь день был в тревоге, слишкомнервничал, чтобы есть, и теперь голод безраздельно завладел мною.

Чеснок и чай на мандрагоре не утихомирили его; мнетребовались плоть и кровь.

Я услышал, как Перл прошипела:

— Захлер, играй!

Нетерпение и неспокойный шум в толпе нарастали, но, покрайней мере, эта отсрочка дала мне еще несколько мгновений темноты. Впоследнее время с моим зрением происходило что-то дикое: я не мог смотреть наМин, как будто ее лицо состояло из таких острых углов, которые резали глаза.Даже от запаха ее одежды и духов у меня кружилась голова, как если бысовместная жизнь с Мин привела в некотором роде к передозировке ее.

Однако во тьме я оставался один и почти мог контролироватьсебя.

Захлер все еще не начал большой рифф; значит, это долженсделать я. Я мог сыграть его прежнюю гитарную часть, дожидаясь, пока онвступит. Но как только музыка зазвучит, вспыхнут огни, такие яркие, такиерезкие…

И тогда голод снова возьмет надо мной верх.

Я мог прямо сейчас спрыгнуть со сцены, выскользнуть изклуба, забежать в какой-нибудь круглосуточно работающий магазин и съестьбольшущий ломоть сырого мяса. Вероятно, это лучше, чем откусить кусок откого-нибудь из зрителей, на глазах у тысячи свидетелей.

Но, даже ощущая внутри изголодавшегося зверя, я знал, чтодолжен остаться. Не мог допустить, чтобы всю оставшуюся жизнь Захлер сгорал отстыда из-за того, что напортачил сегодня вечером.

Я сделал глубокий вдох, и в тот момент, когда пальцы пришлив движение… Захлер в конце концов начал играть.

Шесть лет упражнений взяли свое: большой рифф захватил меня,обвился вокруг позвоночника и пальцев; нервная система среагировалаавтоматически, как дыхание. Тут же включилась Перл, потом Алана Рей. Эхо ееведер для краски каким-то образом увеличивало пространство вокруг до немыслимыхразмеров.

Вспыхнули лампы, и в толпе внезапно раздались приветственныекрики.

«Неплохой ход, Захлер, — подумал я. — Заставить ихждать».

Минерва тоже заставила их еще немного подождать. Большой риффзвучал целую минуту, прежде чем она поднесла микрофон к губам. Однако на нееникакой ступор не нашел — ее тело двигалось в такт ритму, притягивая взглядызрителей, поглощая их энергию.

Она играла с ними, то поднося микрофон еще ближе, тоотодвигая его и насмешливо улыбаясь из-под темных очков. Большой рифф способеноказывать гипнотическое воздействие, это мне доподлинно известно — иногда мы сЗахлером играли его часами без остановки. Позволив ему хлынуть через свое тело,Минерва стала испускать колдовские чары, завораживая, словно покачивающаясякобра. Потом она сняла очки, отважно игнорируя огни и глядя на зрителей, чтобыдополнительно околдовать их взглядом. Я видел, как лица начинают пылатьотраженным от нее светом, словно каким-то чудом она смогла заглянуть в глазакаждому.

В тот момент, когда она запела, я начал чувствовать себяпо-настоящему странно.

Слова, которые Минерва царапала в своем подвале, изливалисьиз нее, такие же, как в первый раз, когда она репетировала с нами, —непостижимые, древние, варварские. Они выуживали из моей памяти дикие образы —черепа и многоножки, вырезанные на железном засове ее спальни.

Земля начала содрогаться.

Может, все дело было просто в моем желудке, в грызущемголоде, перешедшем во что-то более резкое. Ощущение было такое, будто всегамбургеры с мясом, которые я съел на протяжении нескольких последних недель, вконце концов, оказались усвоены и мои железные кишки стали жертвой пищевогоотравления.

От вида Минервы без очков голова у меня пошла кругом, огниотражались от ее лица, словно оно было из хрусталя. Я почувствовал, как чеснокпокидает тело с горячим потом, как будто гигантские руки стиснули меня,выдавливая все остатки защиты против моего зверя.