Она открыла конверт, вынула письмо от Деникина и начала читать, но тут же отложила – позавчера в английском консульстве в Париже она получила телеграмму из консульства в Харбине о гибели Кати Григорьевой.

В понедельник 19 ноября 1923 года Иванов и Сорокин передали в английское консульство вторую телеграмму для Элеоноры Боули следующего содержания:

«Просим подтвердить работу у Вас в качестве горничной Доры или Дарьи Чмуриковой, возможно Жмуриковой, которую Вы уволили перед тем, как нанять Екатерину Григорьеву. Полицейское управление Харбина будет Вам признательно, если Вы сообщите фамилию уволенной горничной и её место жительства в Харбине.

Заранее благодарен,

следователь уголовного сыска Иванов».

Михаилу Капитоновичу очень хотелось добавить своё имя, но он не знал, как себя обозначить и где, и поэтому после имени следователя добавил: «Перевёл М. Сорокин».

– Ну что? – подытожил Иванов. – Теперь остаётся только ждать?

Когда они вернулись из консульства, Сорокин стал читать донесения филёров, посланных Ивановым на похороны Яшки. Читал и ничего не понимал. Донесения были написаны коряво, с большим количеством ошибок и громадным количеством подробностей: кто и когда заходил в церковь, кто стоял у гроба при отпевании и во что был одет; кто присутствовал при предании тела земле; кто из всех упомянутых присутствовал на поминках и снова кто во что был одет и какие имеет или не имеет особые приметы. Если бы он не услышал этих людей накануне в субботу в харчевке «Слива», он не понял бы ничего.

Иванов смотрел на его занятие вроде бы безучастно и вдруг сказал:

– А ведь это я убил Якова!

Михаил Капитонович вздрогнул и уставился на следователя.

– Не впрямую, конечно, а косвенно!

Михаил Капитонович продолжал смотреть на Иванова и не знал, как реагировать на его слова.

– Понимаете, Миша! Я говорил вам, что раньше в этом городе такого не было, чтобы вот так грабили и убивали и тело бросали в десяти саженях от реки. Знаете, где бы её нашли, если бы бросили в реку?

Сорокин отрицательно помотал головой.

– В Советской России! За зиму подо льдом Сунгари её вполне могло унести туда. Или где-нибудь зацепилась бы за корягу, и к весне от неё просто бы ничего не осталось. А бросили на свалке, как – выбросили, не думая даже, что найдут. А я, видимо, расслабился. Кстати, Моня и Ноня сказали, что и девушка, и Яшка – одних рук дело и, скорее всего, проволока-удавка одна и та же и одинаково сломаны шейные позвонки. Даже вот смастерили мне такую или похожую. Гляньте! – И Иванов вытащил из стола длинную, как струна от гитары, проволоку, на концах которой были крепко привязаны толстые деревянные ручки.

– А они откуда знают? – спросил Сорокин.

Иванов ухмыльнулся:

– Они всё знают!

– А вы здесь при чём?

– А при том, Миша, что нельзя было, пока он находился среди извозчиков, встречаться с ним вот так, открыто, чтобы он приезжал в тюрьму. Если бы он кого-нибудь до тюрьмы довёз, высадил и уехал – тогда другое дело! А что делать извозчику в тюрьме, да ещё если его свободно впускает охрана и выпускает? Поэтому я говорю, что это практически я убил Яшку. Косвенно, конечно! Это – моя ошибка! Никогда себе не прощу… Есть такой целый свод правил и законов, называется – конспирация! Не слышали?

Сорокин не успел ответить, как дверь распахнулась, и в кабинет вошёл, хотя уместнее было бы сказать – влетел… Сорокин обомлел! Он сразу узнал китайского офицера, который влезал к ним в вагон, когда после разоружения в Маньчжурии он ударил солдата в рожу. И Сорокин не поверил своим глазам, за спиной этого офицера стоял тот самый солдат.

Иванов на глазах усох, скособочился, и у него разлетелись руки.

– Господин Ли Чуньминь! Сергей Леонидович! Какой сюрприз увидеть вас здесь!!! Я польщён и ужасно рад, позвольте мне представить вам моего добровольного помощника, весьма незаменимый субъект, знает английский язык, грамотный человек, офицер старой закалки и предан! Главное – предан!!! Но главное даже не в этом, он, прошу любить и жаловать, поручик Сорокин Михаил Капитонович, собственной персоной, очень хочет поступить на службу в нашу китайскую полицию, однако он сам вам об этом расскажет! Правда, Михаил Капитонович?!

Сорокин широкими от удивления глазами смотрел на Иванова, он снова увидел Иванова того, который несколько недель назад ухватил его за рукав около штабеля с брёвнами: вертлявого и суетливого – и вспомнил слово, которое в таких случаях, замещая эмоции зрительного зала на трагедии Шекспира или комедии Карла Гоцци, говаривал его отец – «Эка!».

– А?! Правда ведь, Михаил Капитонович?! – наклонился Иванов к Сорокину. – Вы ведь желаете служить в нашей китайской полиции? Ну, говорите же!!! – на высокой ноте, почти взвизгнул Иванов.

– Д-да, – запинаясь, вымолвил Михаил Капитонович. – Конечно! Израиль М-моисеевич.

Иванов в костюме, болтающемся на его вдруг утратившем объём и вес теле, хрустнул сложенными в замок пальцами, взвился и открыл руки навстречу китайскому офицеру, которого он назвал Ли Чуньминь и Сергей Леонидович.

– Вот! Вот так мы осуществляем набор кадров, что нам предписано параграфом сто девяносто седьмым уложения о полиции благословенного города Харбина́…

Сорокин посмотрел на китайского офицера, тот посмотрел на Сорокина, и они сдержанно поклонились друг другу.

– Помогаете по делу убиенной Григорьевой? Это хорошо! Надеюсь на быстрый успех! – сказал он на чистом русском языке, развернулся на каблуках на сто восемьдесят градусов и, подтолкнув солдата, вышел. Сорокин был уверен, что не только он узнал офицера, но и офицер узнал его. Он проводил его взглядом, пока не захлопнулась дверь, и повернулся к Иванову. Тот уже сидел за рабочим столом с дымящейся, зажатой в зубах папиросой и читал какую-то бумагу. Не чувствуя под собою ног, Сорокин опустился на стул.

– Вот так, Михаил Капитонович! – щурясь от папиросного дыма, произнёс Иванов. – Вы увидели спектакль под названием «Приход заморского гостя», надеюсь, вы впечатлены. Теперь вернёмся к делам!

Михаил Капитонович снова взял рапортички филёров, но уже ничего не мог разобрать в их каракулях.

– Я понимаю, я вас удивил, наверное, как тогда, при первой нашей встрече. Я вас тоже не ожидал, я шёл к Вяземскому, и мне даже показалось, что вы бы с удовольствием выбили подпорки из-под штабеля с брёвнами! А?

Сорокин смутился.

– Я чувствую тут себя, знаете ли, как в театре, где на сцене почему-то полно китайцев. Русский город, русские дома, из русского, кстати сказать, кирпича… А тут – китайцы! Даже уже начальники… Так не было! Точнее сказать, до девятнадцатого года тут всё было не так. Поэтому я взял эту роль и играю её, но только в некоторых мизансценах. Советую вам присмотреться к этому повнимательнее. Или я ошибаюсь? Может, вас смутило что-то другое?