На обратном пути пришлось надолго, часа на два, притормозить. По всем признакам участок дороги между кишлаками Махмадхейль и Даври-Рабат приготовил нам парочку сюрпризов. Начнем с того, что было пасмурно и никакая авиация помочь нам не могла. На полях придорожных пусто. И ни одного скота: «ни вола, ни осла...» Соответственно, не было и людей на дороге. А ведь пора возвращаться с базара в Даври-Рабате или в Кундузе. За нами шли четыре афганские бурбухайки, вроде бы им нужно было на Ирганак и в Мазари-Шариф потом. Так вот, на предложение обогнать колонну они не отреагировали. Вернее, просто отстали еще метров на пятьсот.

Ну, не ошиблась разведка. Пару «закладок» они приметили. А поскольку ни обойти, ни объехать, то делом занялись саперы. Заряды были добрые: мина-«итальянка» и фугас, поставленный на «неизвлекаемость». Просто под ящичком с тротилом, обернутым холстиной, укладывалась граната с выдернутой чекой или мина противопехотная с поводочком.

У них было много хитростей. Но почти всегда они усиливали заряды поражающими элементами – кусками железа, рубленой проволокой, щебнем.

Снимать фугасы никто не собирался. Обстреляв вокруг все, что можно, из всех стволов, колонна подалась назад, и саперы рванули накладными зарядами оба подарка. В этих случаях очень неуютно стоять на дороге. Самое время ударить по колонне. Так и бывало частенько.

В сумерках я добрался до нашей палатки, грязный и промерзший. Наткнулся на смешливо-иронический взгляд Махно. Он пробурчал, что все эти поездки впустую – о них ведь нельзя ни слова написать. Но главную новость приберег к чаю:

– Саня, тут из Ташкента звонили, из отдела кадров. Ну, майор, который нами занимается. Он слюной брызгал, орал: «На каком основании вы отправили корреспондента?.. Что вы там удумали?» Я ему попытался объяснить, а он: «Где я вам среди года другого корреспондента найду?» И трубку бросил. А потом еще Игнатову звонил. Вернется Куюня...

– Вот приедет если... У самолета застрелю, – мрачно пообещал я.

Все. Хватит. Пора в отпуск. Ну хоть на недельку. Я хотел встретить Новый год дома. Надежды было немного. Но Игнатов (вот психолог был, учуял, что лучше отпустить) сказал: «Отпуска тебе не будет. А две недели, без дороги, дам». Еще он мне поручил попутно – я собирался съездить домой в Махачкалу – передать в Волгограде подарочки жене. Я с радостью согласился. Знал бы, в какие волнения мне это выльется!

Посылка начпо была невелика. Туго увязанная дубленка и маленький магнитофон «Шебро», размером чуть больше диктофона с кассетой, на которой он записал поздравления домашним.

– А как потребуют чек на покупку в военторге? – спросил я, имея в виду магнитофон. Была такая заморочка у таможни, с целью изъятия.

– Сумку отдашь генералу (Игнатов назвал фамилию). Он тут боевую подготовку проверяет. Потом, после таможни, тебе отдадут.

Генерала этого я увидел у трапа, точнее, рампы в Кундузе. Багрово-синее лицо – харя «синяка», руки трясутся с перепою. Игнатов подвел меня к нему, сказал, что передачу заберу я. Генерал милостиво улыбнулся. А дальше начались фокусы. В Ташкенте, в аэропорту Тузель, этот алкаш сделал вид, что меня не знает. На вопрос, где мне ждать, он просто промолчал.

Все, накрылась сумка...

Совершенно подавленный (вот как я отплатил за добро Игнатову!), я прошел таможню...

Вдруг какие-то крики: «Кто от Игнатова? Возьмите сумку... Где вы ходите, капитан?» Метался в полумраке чернявый штабной полковник. Я схватил сумку... А, вот оно что! На замке глубокая царапина, сбоку вмятина. Пощупали. Я обреченно вскрыл баульчик. Дубленка на месте, под ней письмо и кассета. А «Шебро» где? Уплыл. Мать твою! Четыреста чеков. Почему-то я твердо решил, что по приезде займу денег и куплю Игнатову новый магнитофон. Да почему, почему! Я уважал его. И ведь он мне это поручил. А генерал, сука, это эпизод! Как вот теперь к его жене ехать? Я-то в отпуске. А полковник в Афгане на Новый год! Будь ты проклят, «генерал боевой подготовки».

Весь отпуск у меня щемило сердце. А когда я говорил о пропаже жене Игнатова, то чувствовал себя мудаком и даже вроде вором. А решилось все просто. Когда я прибыл в Кундуз после отпуска и попытался что-то рассказать Игнатову в свое оправдание, он махнул рукой: «Да при чем тут ты? Я все уже знал на второй день. Спасибо, кассету оставили... друзья!»

В Ташкенте под Новый год, как и везде, проблема с билетами. Впрочем, не для местных. Для офицеров 40-й армии. У входа в аэропорт будка чистильщика обуви. Подходишь, садишься. Уголовного вида узбек мажет тебе, неожиданно, ботинки сопливым составом. Блеск неимоверный. Цена тоже. Оказывается – это обувной лак и платить надо десять рублей. А вокруг уже крутятся пять-шесть помощников. Попробуй не заплати. Не отобьешься. А на помощь своих лучше не рассчитывать. Офицеры мало помогали друг другу в таких разборках. А патруль только мог забрать избитого и ограбленного.

«Жучки» в аэропорту предлагали билеты за двойную цену. Но я знал метод более верный. В служебный паспорт я просто укладывал двадцать чеков – две десятки. Все. Билет, с вылетом на следующее утро, у меня был. Ночь предстояло провести в аэропорту. Я ходил кругами по просторному зданию с гигантским пандусом. Тогда аэропорт еще был доступен во всей красе. Потом его перегородили.

Медленный обход занимал сорок минут. Так я продержался до часу ночи, а потом стал вырубаться. И таких «зомби» бродило сотни полторы. Ни присесть, ни прилечь. Тут я решился. В углу балкончика, за игральными автоматами, расстелил газету и, как был в шинели, в шапке, лег на бетонный пол. Проспал часа три. Хорошо. Но замерз. Пора вставать. И тут я увидел, что все пространство вокруг меня плотно застелено телами солдат и офицеров, лежащих навзничь на газетах. Важен был пример! Осторожно ступая, я выбрался с этого скорбного поля... У входа закурил и, совершенно не соображая, что мне говорит суетливый узбек, заранее отрицательно замотал головой... «Девочку хочешь, командир?» – медленно дошло до моего сознания.

Господа! Заранее отказывайтесь на Востоке от услуг местных жителей, если они не находятся в вашей власти. Обманут. В этом отношении меня восхищал мудрый майор Молчанов в Таджикистане. Он, видя приближающегося к нему таджика, громко заявлял: «Не курю, спичек нет, часов не имею, ничего не надо». А покойный подполковник Белогуров в Москве рыцарей «Гербалайфа» просто и отчетливо посылал на хрен, едва они открывали рот.

У меня не сохранилось никаких впечатлений или воспоминаний о поездках в Союз. Ну так, кое-что.

К примеру, на третьей неделе уже тянуло в Афган. Надоедала неопределенность. Это был синдром офицерский – вне службы я уже не имел ни радостей, ни забот, ни привязанностей, ни дела. Так, повидаться, водки попить, погулять, купить чего... Все откладывалось на потом. На «после Афгана»...

Что происходило там, мало кого интересовало.