– А, была – не была! Иудой окажетесь – совесть вас заест, потому как есть она у вас! Слушайте, только потом не обижайтесь…

И на Львова посыпалась странная мешанина из тезисов «Манифеста коммунистической партии», работ Бакунина и Бланки, статей Ленина и Каменева. Полковник слушал и кивал, соглашаясь или не соглашаясь с услышанным, а потом вдруг предложил:

– Вот что, люд рабочий, разговор такой – не на один час. Если я после гудка вас у ворот подожду – найдете какой-никакой трактир, где посидеть да поговорить можно? Стол – с меня, – прибавил он, понимая, что рабочие не так богаты, чтобы запросто сидеть по трактирам.

– Я приду, – ответил «отчаянный», не задумываясь. – Приду, только уж вы, господин полковник, один приходите.

Львов отрицательно мотнул головой:

– Извините, но со мной пара-тройка моих бойцов будет. Им тоже послушать полезно…

– …И вот поэтому армия – насилие над человеком! – горячился Василий Авдеюшкин – тот самый «отчаянный». – Вот, к примеру: вы посылаете человека на пост, а он просто ужасно устал. И он заснет на посту, а если нет, то потом может даже заболеть. Все мы тут знаем, что после авральных работ с людьми деется, ученые ужо.

– Можно возразить? – спросил Львов. – Только, Василий, давайте сначала определимся: вы какой платформы придерживаетесь? Ну, попросту: вы – анархист? Эсер? Эсдек? И если последнее, то большевик или меньшевик?

Авдеюшкин смешался, но тут вдруг заговорил молча сидевший до того в углу человек в замасленном пиджачке:

– А зачем это вам знать, господин полковник?

– А затем, многоуважаемый незнакомец, чтобы, во-первых, понять: есть ли смысл возражать вообще, а во-вторых: правильно подобрать аргументы. Глупо ссылаться большевику на Плеханова, а эсеру – на Ленина, не так ли?

Человек в замасленном пиджаке кивнул головой, а Львов, уже с самого начала определивший, что это – не рабочий, удовлетворенно хмыкнул. Кажется, связь налаживается.

Он прихлебнул чай, раскусил румяную баранку и вопросительно посмотрел сперва на Авдеюшкина, потом – на незнакомца:

– Так как же?

– Так это… ну… прямо говоря – большевик!

– Отлично! – улыбнулся Львов. – Так вот: Энгельс дает определение свободы, приписывая его, правда, Спинозе, следующим образом: «Свобода есть осознанная необходимость»[85]. Вы можете спросить моих товарищей по оружию, если почему-то не верите мне: нужен ли часовой?

– А то! – без приглашения откликнулся Чапаев. – Без часового никак нельзя. Подкрадутся – да не то, что в штыки, в лопаты сонных-то и возьмут! Без шума. Так что часовой беспременно нужон. И коли солдатик тот, о котором ты говорил, – он ткнул пальцем в сторону Авдеюшкина, – не самоубивец и не дурачок первеющий, который соплю подобрать не может, – не станет он на посту спать. Бывает, конечно, всякое, – он нахмурился, – но так на то и унтера, и командиры, чтоб уследить.

– И в морду дать, – негромко добавил «замасленный».

– А хоть бы и в морду, – вскинулся старший унтер Семенов. – Ты сперва посмотри, каково это по закону в арестантскую роту попасть или там в холодную, на хлеб да на воду, а потом суди. По мне так пусть и в морду, пусть даже командир, – тут он зябко дернул плечами, – в морду, только не в холодную. А оставить без наказания нельзя, науки не запомнит. Вот наш командир, – Семенов посмотрел на полковника, точно на икону. – Скока его помню – не больше десяти раз морды бил, и все разы – за дело. Потому как лучше, чтобы сразу, чем неделю под арестом сидеть. Да и бил командир с умом: солдату и от врага достается, так что только так – для памяти…

– А сам? – спросил незнакомец.

– И сам бил, – уверенно ответил унтер-офицер. – И командир меня предупредил, чтобы уж коли драться, то не часто и с рассудком.

– Послушать вас, так вашему командиру армию давать надо, – деланно усмехнулся оппонент. – И будет тогда там полный пансион…

– Курорта не обещаю, – засмеялся Львов вполне искренне, – но нормальные условия жизни в армии будут. Да они и сейчас есть: многие солдаты только в армии узнают, что такое «есть досыта».

– И заодно узнают, как убивать… – съехидничал «замасленный» и добавил: – Судя по вашим спутникам, вы их хорошо обучили этому делу.

Львов посмотрел на него очень серьезно, а потом спросил:

– А вы знаете, чем кончилась первая в истории попытка социалистической революции? Историю Парижской Коммуны напомнить? Нет уж, дорогой мой человек, всякая революция лишь тогда чего-то стоит, когда может защитить свои завоевания![86] И армия для этого необходима, причем такая армия, когда одни командуют, а другие, осознавая, что сие необходимо, – подчиняются.

«Замасленный» долго изучающе смотрел на полковника, а потом просто спросил:

– Я смотрю, вы читали и Маркса, и Энгельса?

– И с работами Ленина знаком, – добавил Львов, с содроганием вспоминая общественные дисциплины, которые он, «осознавая необходимость», изучал в институте.

– И при всем при том – офицер, – задумчиво произнес его собеседник, а затем внезапно добавил: – Я забыл представиться. Евсеев Дмитрий Гаврилович[87]. А вы – очень интересный собеседник, господин полковник. Я бы с удовольствием поговорил с вами еще раз.

– Приходите запросто, – улыбнулся Львов. – Представьтесь часовому и скажите, что идете ко мне, – вас мигом проведут.

– Ты что это сияешь, точно пятак надраенный? – поинтересовался Анненков, глядя на довольное лицо друга. – Клад нашел?

– Лучше, – Львов загадочно улыбнулся. – Пляши, командир. Кажется, я нашел нам грамотного замполита!..

С неба весело сияло новогоднее, оно же – рождественское – солнышко, под ногами мягко похрустывал мягкий снежок. Сашенька поскользнулась на покрытом утоптанным снегом тротуаре, превратившемся в ледяную корку, ойкнула и привычно выдала крепкое словцо. Проходивший мимо господин в пальто с бобровым воротником неодобрительно покачал головой, и девушка смутилась. Львов поддержал ее за локоток и рассмеялся в спину благовоспитанному прохожему. Тот понял, кто смеется ему вслед, неприязненно передернул плечами, но оглянуться не рискнул и лишь ускорил шаг. Полковник невольно расправил плечи, и тут же раздался веселый девичий голосок:

– Ой-ей-ей, какие мы страшные, какие мы грозные, – веселилась Сашенька. – Такого дяденьку напугал!