Эти старинные воспоминания и песни привезли с собой в Исландию переехавшие туда поселенцы. Они сберегли и освежили память о прежней родине и мире отцов. В Скандинавии их земляки увлекались потоком современных событий; прежние воспоминания заменялись новыми. Переселяясь из этой беспокойной среды на одинокий остров, исландец в долгие зимние ночи развлекал себя песнями, которые прежде пелись в королевских комнатах и на воинских пирах. Древность со своими воспоминаниями представлялась ему тем живее, что он, для избежания нового порядка вещей на родине, вдалеке от нее искал убежище для древней независимости и, расставшись с новым для него, воскресил древний обычай и учреждения на дальнем острове по соседству с полюсом. Позднейшая судьба его Скандинавии, хотя он все еще следил за ней с участием, имела для него значение не больше, чем чужой страны. Зато ее древние воспоминания были его собственностью: в них жили его предки. Кроме того, в числе исландских поселенцев находилось много людей из знаменитых родов; известно, как сильно дорожили скандинавы своим происхождением. Вести род от славных предков было преимуществом, обещавшим мужество и приносившим славу. Оттого-то знатные семейства больше всех других были хранителями воспоминаний. В отечестве сохранялись курганы и наследственные дворы предков, воздвигались им памятники. В Исландию поселенец мог перенести только саги об их подвигах и славном роде: тем заботливее он старался передать память о них потомкам.

Усиление такого свойства, как исландское, должно было казаться важным и замечательным для потомков, которые долго помнили о том, кто были первые обитатели, кто из них поселился на какой земле, как из этих поселений возникли первые небольшие государства, как по старинному обычаю сохранились там древние учреждения и наконец из рассеянных поселений образовалась Исландская республика с ее законами и устройством государственного быта.

Но ход развития республики обличал внутри деятельную жизнь; если вспомним избалованный свободой дух этих островитян, их непоколебимую настойчивость в сделанных приговорах, честолюбие, щекотливость во всем, что касалось чести, чувство справедливости и соединенную с ним мстительность, го легко поймем, что все это, при их дикой и беспокойной силе, порождало много ссор между отдельными личностями и целыми обществами, много разных случаев, державших умы в постоянном напряжении и обращавших общее внимание на походы, подвиги и судьбу знатных вождей. Они вдохновляли поэтов, и всякий даровитый рассказчик, которому случалось узнать все обстоятельства происшествия, на собраниях и пирах передавал подробно, ясным и сильным слогом, случаи из жизни храбрых людей, составлявшие содержание песен скальдов. Если кто имел тяжбу в суде, то ему необходимо было знать защитника противоположной стороны, единоборец он или законник, искусен ли в боях, с быстрым ли соображением, приветлив ли, нет ли у него сильной родни. Подобно, как европейская политика требует знакомства со свойствами государей, исландский поселянин уже для собственной безопасности должен был ознакомиться со всеми качествами (Idrotten) своих властей. Вероятно, оттого и слушали с жадностью рассказы о замечательных делах современников.[128] С этим живым и столь естественным свободным участием ко всему, что случалось и случается в его кругу соединялась в северном жителе самая нежная заботливость о родословной и воспоминании о его предках, особенно, если последние были высокого рода и знаменитого имени; оттого почти всякое знатное семейство в Исландии имело свою собственную историю или сагу.

Из Скандинавии исландцы также принесли с собой страсть к морским набегам; сверх того, они долгое время находились в различных сношениях с прежним отечеством, по дружбе и родству, и по необходимости привозить из Норвегии строительный лес и пшеницу; оттого они, очень гордо рассекали море своими длинными кораблями; другие прославились как скальды и рассказчики саг и вернулись с богатыми подарками и вестями о событиях на чужбине, особо в Норвегии и при дворах северных королей. Такие рассказы слушались с жадностью и активным участием; на частных сборищах, на жертвенных пирах, в народных собраниях они были первой забавой и лучшим развлечением исландца. Вообще, от всякого, ездившего в дальнюю дорогу или посещавшего дворы государей, требовали подробного рассказа обо всем, что он делал, говорил и слышал. Кьяртан Олафсон, знаменитый в сагах шотландец, некоторое время проживший у Олафа Трюггвана в Норвегии, вернулся в Исландию в большом горе, потому что невеста ему неверна и брат по оружию обманул его, оттого ничего не рассказывал; это не понравилось его отцу, не поощрявшему молчание сына, и что от него нельзя добиться никакого хорошего рассказа.

Когда приходил корабль, народ спешил к берегу узнать новости; чаще всего начальнику херада предоставлялось первому ехать на корабль и слушать новости; вместе с продавцом он назначал цены на товары для жителей херада и приглашал начальника корабля гостить у него всю зиму. В течение всего этого времени чужеземец почитался домашним человеком, принимал участие в семейных пирах и раздорах, в зимние вечера развлекал семейство рассказами, а на прощанье, при наступлении весны, предлагал в подарок хозяину английские обои или какую-нибудь драгоценную вещь в благодарность и как плату за зимнее гостепримимство.

Хотя дальний путешественник, по возвращении домой, очень хотел бы знать обо всем, случившемся в его отсутствие на родине, однако ж должен был сначала рассказать землякам новости о чужих краях. Такое любопытство не было исключительным качеством жителей Исландии: им отличались в то время все скандинавы. Торлейф Ярласкальд напомнил Хакону, ярлу в Норвегии, который приставал к нему с расспросами о его путешествии, что «есть старая поговорка: соловья баснями не кормят, и я не стану прежде рассказывать вам, государь, пока вы не дадите мне есть, потому что невежливо расспрашивать незнакомца про чужие края, не подумав сперва о его собственной нужде».

В 1135 году епископ Магнуссон вернулся в Исландию через Норвегию из путешествия в Саксонскую землю. Народ был собран на тинге; завязался жестокий спор по одному делу, о котором мнения были разными; никто не хотел уступить другому. В самом разгаре спора гонец известил о приезде епископа. В ту же минуту перестали спорить; никто и не думал о спорном вопросе; все вдруг разошлись, и епископ должен был взойти на одну высоту поблизости с церковью и рассказать в подробностях все случившееся в Норвегии в бытности его в чужих краях. Благодаря этому живому участию ко всему, происходившему в свете, на родине и вне ее, и вниманию, с каким слушали рассказы о том, а также похвале, являющейся наградой хорошему расасазчику, как приятному гостю во всех домах, образовалось особенное повествовательное искусство; умели придавать рассказу живость и силу, истину и прелесть; это искусство, нередко в соединении с поэтическим талантом, потому что скальды были вместе и рассказчики саг, находилось в таком уважении, что не меньше воинских подвигов приносило славу.

Рассказ, услышанный от достоверных людей, переходил из уст в уста. Из многих рассказов одного и того же события сохранялся особенно тот, который по значению рассказчика или по особенному качеству изложения производил впечатление живее и удерживался в памяти легче других; его сличали с другими и распространяли по свидетельсту современных событий или хорошо с ним знакомых, достоверных лиц. Так устное предание сложилось в однообразный и связанный исторический рассказ.[129]