– Кто говорит? – подавшись вперед, быстро спросил Глеб. – А? Молчишь? То-то! Ты это знаешь, и я это знаю, а больше – никто. Это тебя ни на какие мысли не наводит?

– На какие еще мысли? – огрызнулся Завьялов. – Что ты мне мозги керосинишь? Я тут вообще не при делах!

– Да ну? – Глеб подчеркнуто аккуратно поднес к губам чашечку с кофе, отпил глоток и осторожно, не расплескав ни капли, вернул чашку на блюдечко. – Что ты говоришь?! Совсем, значит, не при делах? А мне кажется, что к тебе совсем недавно подходили вежливые молодые люди армянской национальности, задавали кой-какие вопросы, и ты на эти вопросы отвечал... Разве нет?

– А твое какое дело? Подходили, не подходили, отвечал, не отвечал... Попробуй-ка не ответь! Ну, и что дальше? Меня спросили, я ответил, и что с того? За это не сажают.

– Да ты, оказывается, дурак. "Меня спросили, я ответил", – передразнил Глеб. – Ты ответил, а Стаканыча убили.

– А я при чем? Не я же убил!

Глеб снова глотнул кофе и отрицательно помотал головой, показывая, что вовсе не считает Костю Завьялова убийцей. На самом деле именно убийцей он его и считал, но в данный момент упоминать об этом вряд ли стоило.

– Ты не убивал, – терпеливо сказал Сиверов. – Все обстоит намного хуже: ты знаешь, кто это сделал.

– Ну?

– А они знают, что ты знаешь. Вот тебе и "ну"!

"Прости, Степаныч, – подумал Глеб, наблюдая, как кирпично-красное лицо Завьялова буквально на глазах сереет, становясь похожим на старую половую тряпку. – При жизни я тебя использовал, а теперь вот и после смерти тобой, как щитом, прикрываюсь. Ну, надо так, понимаешь! Не для себя, для дела надо!"

– Ну что? – прикуривая сигарету, сказал он Завьялову. – Скумекал, кто следующий?

– Да пошел ты! – сказал Завьялов, но на слове "пошел" голос у него предательски дрогнул, а в конце фразы дал петуха, так что должного эффекта его высказывание не возымело. – Что ты тут меня на пальцах разводишь, как лоха?

– Ты сам себя развел, когда с Гамлетом связался, – доверительно сообщил ему Глеб. – Так что обижаться не на кого. Это же армяне! Мы ж для них никто, они нас за людей не считают!

Завьялов задумчиво, машинально кивнул – очевидно, та чушь, которую только что изрек Сиверов, была одним из краеугольных камней его мировоззрения. Глеб в этом ни минуты не сомневался и действовал наверняка – бил в болевые точки.

– Замочат и фамилию не спросят, – продолжал он. – Ты учти, Константин, я тебя не пугаю. Я тебе просто объясняю, как дела обстоят, во что ты сдуру влез. Меня им не достать – кишка тонка, руки коротки. Я, если хочешь знать, хоть сейчас в машину сяду и – фьють! – поминай как звали. А тебя, дружок, живым из города не выпустят. И до ментовки, если что, ты не дойдешь – непременно под машину угодишь или еще какая неприятность случится. Ты погоди, не говори ничего. Пиво допей, покури и подумай. Сам подумай, своей головой. Я тебе много чего наговорил – ну, дескать, дурак ты и тому подобное, в том же духе, – но это, ты ж понимаешь, так, к слову, разговор завязать. А на самом-то деле ты, я вижу, мужик неглупый, должен сообразить, что сейчас я тебе дело толкую. Ты главное пойми: мы с тобой оба русские, а значит, держаться друг за дружку должны, иначе стопчут нас черные, как кур в загородке... Ну, думай, думай, не буду мешать.

Он замолчал, сосредоточившись на своей сигарете и уже начавшем остывать кофе. Завьялов, похоже, и впрямь пытался думать – сидел, сгорбившись, над забытой кружкой пива, конденсат с которой уже стек, расплывшись по скатерти сероватым неровным пятном. "Ай да я, – подумал Глеб, искоса поглядывая на своего визави. – Ни дать ни взять начинающий вербовщик из конторы на первом задании. А с другой стороны, что мне с этим бревном – проблемы геополитики обсуждать? Или, может, обмениваться мнениями по вопросам пропаганды классической музыки среди населения? Это – не человек, – напомнил он себе. – Это просто дубина, тяжелая и корявая, которую я подобрал в кустах, чтобы гвоздануть кое-кого по черепу. И гвоздану, да еще как! А если дубина при этом сломается, это ее личная проблема..."

– Ну? – мрачно произнес Завьялов, глядя в скатерть.

– Хрен гну, – вежливо ответил Глеб. – Надумал что-нибудь? Или это секрет?

– Ну, допустим, ты прав. Много они о себе понимают, а как попросишь у них чего – хрен тебе в глаз... Ну, и чего дальше?

– Погоди, – сказал Глеб, – давай сперва разберемся. Я правильно понял, что ты на моей стороне?

Завьялов опять погрузился в глубокую задумчивость, решая, как ответить на этот сложный вопрос. Глеб видел его насквозь, благо это было немудрено: миролюбивый тон Костя принимал за признак слабости. Осознав, во что влип, он перепугался до смерти, но ему казалось, что Глеб напуган еще сильнее, и он, судя по всему, намеревался извлечь из ситуации как можно больше выгоды.

– Это мы еще поглядим, на чьей я стороне, – сказал Костя, подтверждая предположения Сиверова. – Для начала скажи, что я с этого буду иметь.

– Во-первых, жизнь, – напомнил Глеб. – По-твоему, этого мало? Что ж, если хочешь, я могу подождать денек-другой. Возможно, после очередной встречи с теми армянами ты станешь сговорчивее. Правда, я не знаю, о чем можно говорить с трупом, но вдруг тебе повезет и ты уцелеешь? Тогда ты запоешь по-другому, только я тебя уже не стану слушать.

– Это все слова, – проворчал Костя, но было видно, что он озадачен.

– Конечно, – согласился Глеб, чтобы подлить масла в огонь. – Только слова. Не обращай внимания.

– Слушай, мужик, – с напором сказал Завьялов, – что ты меня грузишь? Не я к тебе пришел, а ты ко мне. Мне от тебя ничего не надо, понял? А вот ты чего-то хочешь... Ты кто, вообще, такой? Выеживаешься тут, как муха на стекле, строишь из себя невесть что, а сам – неизвестно кто.

– У меня секретов нет, – усмехаясь, сказал Глеб. – Особенно от тебя. Мы же в одной лодке, так какие могут быть секреты? Короче, я тебе так скажу: твои армянские друзья стали много себе позволять, и кой-кому в Москве это перестало нравиться. Понимаешь, на что я намекаю?

Костя снова кивнул, напустив на себя значительный вид. Вряд ли он действительно был в курсе дел, которыми вертела банда Багдасаряна, но догадываться мог о многом – слухом земля полнится, да и набор был, в общем-то, стандартный: рэкет, наркотики, проституция, заказные убийства...

– Вот братва и заслала меня к вам – разобраться на месте, кто прав, кто виноват, – продолжал Сиверов. – И все у меня шло путем, пока ты со своим длинным языком не влез. Ты хоть понимаешь, в какую тему вписался и, главное, каким боком? Я тебе этого раньше не говорил – думал, сам сообразишь. А до тебя, блин, не доходит! Ты же меня сдал с потрохами! А за такие дела, сам понимаешь, по головке не гладят. Вот и получается, что ты кругом виноват – и перед местной братвой, и перед московскими пацанами. Как в кино, понял? Один против всех. Только ты не Брюс Уиллис, и прихлопнут тебя на раз, как муху – не те, так другие. Да пойми ты, наконец, что я не шучу! Вся эта каша без тебя заварилась, но ты в нее обеими ногами влез, и мне, если по уму, не разговоры с тобой разговаривать надо, а валить тебя, как лося. Это по понятиям. А если по жизни, так за что тебя валить? Ну, ошибся человек, сказал не тем людям не те слова. Так ты ж не знал ничего, правда?