И выдавая меня с потрохами, она сказала правду:

— Да. Захару нужны деньги на операцию…

— Агния, все совсем не так, как он хочет показать! — попытался вставить я.

— Вот видишь! А ты у него в больнице была? Ты видела его повреждения? И есть ли они на самом деле? — тут же уцепился за ее слова отчим.

— Но Вероника там с ним в больнице…

— У твоей Вероники отец — завкафедрой в меде. Как думаешь, он мог бы дать денег на операцию?

— Сумма велика… Да и кто он Веронике, чтобы отец её дал денег?

— А тебе он кто?

— Это — мои деньги, и я имею право…

— В данный момент это пока еще не твои деньги…

Она поднимает на меня свои огромные синие глаза. В них — растерянность и… боль! Поверила ему? Но это же так просто опровергнуть!

— Агния, — делаю шаг к ней, не смотрю на её отчима, ловлю взгляд и говорю, чувствуя, как сердце ускоряется в груди. — Доказать, что он говорит неправду, элементрано! Мы поженимся через месяц, когда тебе исполниться 25 лет. По его словам выходит, что врали все — я, Захар, Вероника. А смысл? Получить и поделить бизнес твоей семьи? Да я в бизнесе не смыслю ничего! Ты же видила мою жизнь изнутри — пацаны, бокс, тренировки, соревнования. Мне нахрена нужна ваша корпорация? Я и представить себе не могу, что с нею делать. Но, честно скажу, твои сомнения… они обижают меня! Слышишь?

— А я вот не удивлюсь, если… если ты, Радулов, ребенка ей заделал, — внезапно говорит Зарубин. — Это — самый верный способ заставить её выйти за тебя замуж. А ведь, если подумать, ты — мужик взрослый, опытный, и вполне мог бы поберечь девочку… Хотя бы до свадьбы!

Ах, как хочется развернуться и уйти! Потому что вижу, как она неверяще качает головой! Вижу, что в ней сейчас борьба идет! И хочу плюнуть на это все и не пачкать руки и не могу — уйти и оставить её здесь? Этому мудаку? Да ни за что! А он продолжает, видимо, разыгрывая свою продуманную партию:

— Выслушай мой совет, девочка! Я понимаю, что при любом раскладе, проиграл. Но некоторый капитал скопить успел, сама понимаешь. Не пропаду. А вот бизнес твоей матери, ради которого она работала, как проклятая, развалится, как карточный домик. Но раз уж так… Не спеши хотя бы! Не выходи за него пока… Ладно, я пойду. Я все сказал. Пока ты в права наследования не вступила, я посижу ещё в своём кресле, а потом… потом ты сама скажешь, когда мне уйти.

Он встал и ушёл. А я стоял и думал, что тут явно что-то нечисто! Явно есть какой-то подводный камень! Только какой?

— Антон! У меня такое чувство, что он тянет время. Ты как думаешь? — спокойно и по-деловому спросила она. — Пока мы будем ждать месяц, пока потом будем готовиться к свадьбе, "дядя Юра", как вариант, сольет куда-нибудь зарубеж… что там сливают, когда украсть хотят? Акции? Активы?

Она задумчиво следила за собственными пальцами, которые неторопливо постукивали по столу. А я-то ждал совершенно иного поведения! Я-то думал, что она сейчас начнет меня обвинять или, на худой конец, истерику закатит! Только я явно недооценил Агнию! Её глаза медленно переползли на меня и она вдруг улыбнулась!

— Чего это ты так на меня смотришь? Думал, что я ему поверила! Ага! Нашел дурочку!

— Фух! Если честно, я правда так думал! Не в смысле, что ты — дурочка… А-а! В смысле, что поверила ему!

За большим полированным столом сейчас я видел не просто красивую молодую девушку, не просто свою любимую. Сейчас, держа очень прямо спину, в дорогом кресле сидела девушка, которая смотрелась… на своём месте! И мне казалось, вот сейчас она скажет нечто такое, что и будет решением всей нашей проблемы. И она сказала:

— Нам срочно нужен независимый эксперт. Кто-то, кто знает толк в бизнесе. Кроме того, я звоню в налоговую и прокуратуру — пусть они проверят мне все, что входит в их компетенцию! А ты… Звони Святу. Он рассказывал, что мать Гриши — юрист. Она нам тоже не помешает. И ещё… — нажимает на кнопочку для вызова секретарши, добивая охреневшего меня, и говорит. — Ангелина, позовите мне начальника отдела кадров. Я оформляюсь на работу! Какая там зарплата положена директору?

Вероника

Агния в легком домашнем платье сидит с Катюшкой на качелях. Сегодня малышке исполняется три месяца! Она уже держит головку и смешно морщит лобик, когда мы укладываем ее на живот. Я восхищаюсь! Как же здорово! Какие они классные! Так красиво смотрятся вместе — розовое платье Агнии в мелкий цветочек повторяется в наряде ее маленькой дочки — на малышке розовое боди с юбочкой из той же самой ткани, что и мамино платье. А повязка с большим цветком на маленькой головке, покрытой черным пушком, делает ее такой удивительно миленькой, такой мимишной, что хочется выхватить и потискать! Но нельзя — ребенок только что поел и сейчас под наши с Агнией тихие разговоры начинает засыпать.

Агния знает, ЧТО я хочу спросить. Мне кажется, каждый раз, приходя к ним в гости, уже в тот момент, когда я появляюсь на пороге, моя подруга знает, ЧТО именно я хочу у нее узнать. Но я не спрашиваю сразу — не хочу, чтобы она решила, что я ради одного этого вопроса только приезжаю к ней. И она не говорит сама… А не говорит потому, что ее муж, всегда очень ласковый с нею, заботливый с ребенком, недовольно хмурится, если ловит нас на разговоре о Захаре. И только если Антон уходит, Агния шепотом рассказывает мне то немногое, что ей удается узнать. Я подозреваю, что от нее тоже скрывается информация! Потому что фраза "Ему стало немного лучше", много-много раз слышанная мною от подруги, не позволяет понять, в чем заключается это улучшение, какие меры предприняты, вернулась ли к нему чувствительность в принципе и, если вернулась, на какие отделы позвоночника сейчас распространяется паралич.

Агния ничего не знает. Антон честно говорит, что обещал Захару ничего мне не рассказывать. Виталик и Елена Константиновна уже полгода не отвечают на мои звонки. И я обижалась! Поначалу я так обижалась на них всех! Я звонила в больницу! Я звонила лично доктору Шульцу! Узнала, что Захар Богданов через месяц после моего отъезда был выписан с незначительными улучшениями и отправился для дальнейшей реабилитации в другое медицинское заведение тоже в Германии. В какое, доктор Генрих Шульц не знал.

Спустя два месяца после приезда из Германии, я собиралась возвращаться туда, к нему! Я даже билет покупала. Дважды. И полетела бы! И нашла бы обязательно! Да только зачем? Понимание собственной ненужности появилось давно. Я не нужна ему. Ведь если бы нужна была, разве он поступал бы так со мною? Разве причинял бы мне столько боли? Разве так можно вообще?

Я до сих пор жила с этой болью в сердце. До сих пор любила. Все так же надеялась… И ждала.

— Так вот… Мы в воскресенье Катюшку крестить будем, хотим, чтобы ты крестной мамой была, — выхватываю я из рассказа Агнии, наверное, самое главное, оставив за пределами всё остальное. — Представляешь, это Антон предложил! Я, конечно, и сама собиралась тебя просить, но он взял и неожиданно предложил!