— Ах ты скотина! — заверещала девка.

— Что ты кричишь, Павка, княгиню потревожишь, она велит косы тебе вырвать, а я помогу. Нашла где орать! На полтерема слыхать.

Этот голос Проха узнал бы из тысячи — старая хозяйка! Вот уж привела судьба так привела.

Агата присела возле пса, заглянула в глаза.

— Откуда ты здесь, Проходимец? С Иларием пришел? — спросила она ласково. Проха замолотил хвостом по полу, вывалил язык, развесил широкие уши. Очень старый хозяин любил, когда он этак прикидывался, строил дурачка. За такую морду ему часто то косточка недоглоданная, то медовая плюшка перепадала почти и не кусаная.

— Не трогали бы вы его, госпожа Агата, приблудный он. С бродягами пришел, да отбился, к нам залез. Видно, с голодухи.

— С какими бродягами, Павка? — рассердилась Агата. — Мели, да знай меру. Не видишь, что ли, пес породы благородной. Со псарни покойного князя Казимежа. Не укупить бродягам такую гончую.

— Не укупить, да, может, так подобрали. Вон, все бока у него исполосованы. Утек в лес по осени, порвали его там, а перехожие подобрали, вылечили…

Павка пятилась к двери, да все не хотела уступить. Норов, видно, у чернских девок был не слишком покладистый. А может, не почитали тут госпожой ту, которой все Бялое готово было в ножки валиться.

На всякий случай Проха подполз под ладонь старой хозяйки и принял несчастный вид.

— Мало ли кто кого подобрал. Здесь пес останется. С бяломястовских псарен он, так что я ему тут единая хозяйка.

— А слепенькому-то что сказать? — расстроилась Павка, по голосу было слыхать. Да только неясно, оттого ли, что слепому мальчику придется в псе отказать, или потому, что тварюга блохастая, прожорливая, останется при кухне.

— Какому слепенькому?

— Да мальчишка за ним пришел. Слепой. Бродяга. Со стариком пришел. Говорит, собака его к нам в терем забежала.

Агата запасмурнела. Не велит Землица обижать странников, да только, видно, не хотелось ей пса никому уступать. Крепче сжались пальцы княгини на веревочном ошейнике.

— А ну позови ко мне этих перехожих!

Куда прянешь, когда за горло держат? Тут уж или иди в поводу, или жди беду.

Да только как ни прикидывал князь Милош, а беды и так и эдак не миновать.

Ввечеру приехал к нему князь Бялого. Из свиты — шестеро палочников да старый золотник с тяжелым перегнем. Не иначе, скрытничал молодой бяломястовский владыка.

А как заговорил Якуб, так тошно стало Милошу, аж в животе скверно сделалось.

Как сказал ему Якуб Белый плат, что выловили в реке с первой оттепелью Тадеуша из Дальней Гати, мертвого, так вспомнил Милош, как посылал к лесным своих людей, как просил пленить Владиславова-книжника.

Да решали вместе с князьями-соседями, а как придется отвег перед Чернцем кровавым держать, так один Милош останется. А у него по лавкам девок как тараканов, никто не берет. Созывал всех Тадеуш Войцехович на волчью охоту, да вон как поплатился, а Милош, старый дурак, полез поперед всех, и теперь уж, верно, по нему Землица плачет. Шутка ли — книжника чернского хотел пленить, да не простого книжника, а самого Конрада!

Жестоко обошелся Чернец с его наемниками. О том, как погубил закраец закрайца в темном лесу, на проезжей дороге, песни складывают. Это и сам Милош скоро под такую песню ляжет. Дай-то Землица, чтоб умер Ивайло раньше, чем успел к нему в голову Чернец заглянуть.

Скоро собрался Белый плат и дня не погостил. Сказал только, что не хочет он сам по весне из-подо льда всплыть. Громко кричал про охоту на волка Тадеуш, сын Войцеха, да накликал в гости одну Безносую.

— Да только теперь из-за его клика да отклика не оставит нас в покое Чернец. Снег сошел, дороги открылись. Не успеем глазом моргнуть, как все Срединные земли к себе приберет Владислав Кровавый, — говорил князь Бялого тихо, вкрадчиво, с глубокой печалью, а почувствовал Милош в голосе его сталь, в шелк скрытую.

— Так ты, батюшка… уж прости старика, не боец. Сам понимаешь. Кто скажет, как не дядька двоюродный… — Милош замялся. Не шли слова на язык.

— Я-то, — нехорошо усмехнулся Якуб, — может, и не боец. Да только я, дядюшка, Безносой в глаза заглядывал да выжил. Авось она сама мне супротив Чернца подыграет. Верно ты сказал. Одному мне делать под Черной нечего. Мне ведь только дождаться, когда Владислав помрет да сестра с сыном над тем уделом на княжение встанут. Да едва ли я Войцеха Дальнегатчинского удержу. Он за сына готов, верно, горло переесть Чернскому палачу.

— Чего ж ты приехал, раз ждать думаешь? — не утерпел Милош. Хотелось сбить спесь с молодчика, перевязанного белым платком. Силы в самом с наперсток, рожа вся шрамами иссечена, а корчит из себя высшего мага, властителя.

— А я приехал помощь предложить, буде таковая потребуется. Завтра приедет к тебе Войцех из Гати. Расскажи ему то, что я тебе передал. Нам встречаться не стоит. Мало ли к кому в голову захочет Влад Чернский глянуть? А ты передай Войцеху, что тот, кто с местью приедет под ворота Черны, — врагом будет, а тот, кто слабого защитить, младенца, от жестокого отца, кто молодую мать оборонить от кровопийцы-мужа, — тот уж не захватчик, а герой перед Землицей и людьми.

— Так не родила ж еще Черница, — опешил Милош.

— Не родила, да не выкинула. Срок подходит. Да только как родит, нужно уж готовым быть.

— Подумать мне надобно над твоими словами, Якубек. Уж один говорил слова-то, до того бойкие, что мы все ему поверили. А потом раз, да и всплыл брюхом-то кверху. Уж не взыщи, племянничек, что я, старик, осторожничаю, — попытался сесть на родственного конька Милош, да только Белый плат не позволил, оскалился.

— Думай, дядюшка, Владислав Чернский ой как любит тех, кто думает. Он эту думу в полете схватит, да вместе с тобой обкумекает. А уж если в его голове та дума есть, зачем вторая? Много лишних голов он на стену Страстную возле своего терема прибил. Знаю-знаю, любишь ты советоваться. Говорят, с лесными братьями советуешься, как бы половчее волка изловить.

— Окстись, Якуб. По осени сгинул закраец из лесного города, так уж какие разговоры.

Ни к чему было знать Якубу, что, стайками да шайками, прибились головорезы из лесного города к воротам Милоша. От такого воинства кто ж откажется, а что пощиплют изредка купчика или зажиревшего палочника, так сам пощипанный виноват — бери с собой в дорогу побольше дружины.

Нрав новых друзей Милоша Войцех Дальнегатчинский на своей шкуре вызнал. Не успел убраться восвояси племянничек в белом платке, как уж из Дальней Гати гости пожаловали.

У Войцеха на ремне за повозкой трое бегут да одного волочат. Запыленные, насупленные, пленники на ногах еле держатся. А у дальнегатчинского господина щека в крови да на крайнем возу трое мертвецов.