ногой обиженно тренькнула палехская шкатулка с коллекцией оловянных солдатиков. Давно пора подарить какому-нибудь малышу, а все рука не поднималась: жалко, с Гарри все детство самозабвенно воевали, батюшка их из Тулы привез на Рождество, специально задержался, ждал, едва не опоздал к празднику. Венера на шкафу издевательски повела фарфоровыми бедрами и отвернулась, полная томного пренебрежения. Завтра его вышлют черт знает куда.

На меланхолию и рассиживания времени не оставалось. Кушетка скрипнула, прогинаясь, и тут же выпрямилась. Надо собрать все ценное. Рука потянулась к лампе, ровный розовый свет тронул корешки любимых с детства книг. Надо взять с собой Тютчева, Шопенгауэра и Бернса. И ноты непременно, у него же богатейшая коллекция нотных изданий. Нутро обожгло, как будто он хлебнул неразбавленной самогонки: а как же скрипка?

Утром из комнаты вышел посеревший скелет в мятом пальто, меховой шапке и легкомысленных парусиновых туфлях. Руку оттягивал деревянный чемодан с медными заклепками, старорежимный, по-генеральски чинный. С этим самым чемоданом Арсений собирался пятнадцать лет назад уехать в Европу. Злая усмешка искривила рот: кто бы мог предположить, что все-таки сгодится вещь в путешествии? Вторая рука обнимала и покачивала запеленутого младенца в голубом атласном одеяле. Учитывая теплые августовские зори, пальто и шапка смотрелись маскарадно, как будто персонаж выдвинулся на капустник. Голубой шелк перетягивала грубая бечевка, ребенок не издавал ни звука.

– Дядь Сеня, откуда у тебя лялька? – Соседский Петрушка с любопытством заглядывал в кулек.

– А у меня для тебя подарочек. – Арсений улыбнулся и протянул Петьке коробчонку с солдатиками. – А ребеночек это моих друзей, попросили приглядеть. – Он нарочито повысил голос, чтобы шуровавшая шваброй Петькина матушка дословно расслышала.

– У-у-у-у-у! – завопил Петька. – Мамка, батяня, мне чаво подарили! – Пацанячий восторг перерос все коммунальные границы.

– Это кто с тобой, Корниевский? – грубо спросил сосед-путиловец. – Где взял дите? Пролетарское или ваше, буржуйское?

– Буржуйское, буржуйское, не извольте волноваться, – вежливо ответил Арсений Михалыч и поспешил выйти на улицу.

Перед подъездом он поставил чемодан на торец, уселся, положив на колени сверток, и стал ждать. Про него не забыли. Через час подъехала черная эмка.

– Вот те на, ожидаете-с, вашблагородь, – съерничал веселый кудряш в кожанке, – а мы думали, еще почивать изволите.

– Зачем же, сказано было в восемь. – Арсений встал, обнял дитя, подошел к задней двери автомобиля. Чемодан он оставил на поруки сопровождающего.

– Эй, поклажу свою сам тащи, – одернул его кудряш, – вы свои барские замашки-то бросьте, вашмилость, а то как бы не вышло чего.

– Чего же? – Арсений смотрел прозрачными синими глазами наивно и насмешливо одновременно.

– А дите у вас откуда? Не было указано никакого дитя.

– Это… мое, доверили.

– Ну тащи, раз твое. – Кудряшу надоело препираться, он прыгнул на переднее сиденье, и эмка покатила к вокзалу.

Полдня разбирались, шли вдоль перрона в одну сторону, потом в другую, кто-то выкрикивал фамилии, искал потеряшек, грозил хриплым, сорванным голосом. Наконец Арсения затолкали в вагон с раздраженной кучей таких же разочарованных. Пот катился по лицу из-под меховой шапки, под пальто все промокло до нитки, до трусов. Удивительное дело: малыш ни разу не захныкал, не попросил есть, не испачкал пеленки. Просто висел под локтем у скрипача, как вещь, завернутая в праздничный голубой атлас.

Тронулись вечером, под нараставшую интродукцию сумерек. Усталые пассажиры замолчали, уставились в сиреневые окна, стараясь запомнить напоследок привокзальные переулки, крыши складов, деревья и кусты, проселочные дороги и овраги. Одни молились, другие прощались. На Арсения никто не обращал внимания, и он сидел, закрыв глаза, сжимая в руках шапку и сверток, подоткнув под колени чемодан.

– Это мальчик или девочка? – его вывел из полудремы звонкий женский голос.

– А? – Выныривать в действительность не хотелось.

– Говорю, ребеночек какого пола?

– М-мальчик, – нехотя ответил Арсений, прикрывая конверт уголком одеяльца в том месте, где полагалось находиться личику.

– А что ж вы его не покормите?

– С-спит.

– Странно, ни пискнул ни разу. – Дама бесцеремонно потянулась к одеяльцу, но он успел схватить ее за руку.

– Позвольте, мадам, я… я сам.

Она обиженно отодвинулась. Это была стройная шатенка с сильной и гибкой талией под клетчатой суконной жилеткой, явно перешитой из мужской. Ножка в домашней тапочке непринужденно болтала в узеньком проходе между полками, едва не задевая сидевших напротив. Высокие ботинки на каблуке, с кантом по низу и шнуровкой аккуратно стояли под ее местом. Запасливая модница.

С провозом им нешуточно повезло: настоящий пассажирский вагон с мягкими сиденьями, двумя уборными и даже с зеркалами в узких вставках между полками. Правда, хромированные поручни давно исчезли, их место заняли простые крашеные деревяшки, натертые ладонями до шелковой гладкости. Сидушки тоже доживали положенный век, перепоясались неказистыми разнокалиберными швами и дышали прорехами в испуганные зады ссыльных. Двери в купе начисто снесли, вместо двух полок задействовали три и в проходах набили дополнительных плацкарт, наглухо перекрыв окна, но в целом условия претендовали на статус вполне сносных. Арсению досталась нижняя полка, потому что на верхних разместились дети из соседнего отсека. Он улегся на одну половинку пальто, укрылся второй, обнял сверток с предполагаемым младенцем и сладко уснул: либо сказалась бессонная ночь накануне, либо подействовал усыплявший всех и во все времена мерный перестук колес.

Утро удивило запахом свежезаваренного чая. Вчерашняя соседка колдовала над огромной оловянной кружкой, отоваривая соседей стаканами и чашками. Неожиданный приятный сюрприз. Арсений решил не пропускать везения и быстро подсел в очередь к чаевничавшим. Ему достался вдобавок кусок сахара и веселая улыбка.

– А где ваш малыш? Я его не слышала всю ночь. – Настырная дама смотрела карими, не по возрасту яркими глазами. Слева на подбородке чернела аккуратная родинка, уголки изящно вычерченного рта поникли, подернулись ряской морщин, но овал еще вполне соответствовал требованиям, не обвис и не скривился.

– Добрая любопытная фея, как вас величать? – Арсений начал издалека.

– Ольга, приятно познакомиться.

Корниевский представился и без увертюры перешел к былинной части: увлечение музыкой, служба в консерватории, концерты и гастроли. Он надеялся заболтать Ольгу и трех подростков, что свесились с верхней полки и прихлебывали чай, держа кружки на весу. Трюк вполне удался: слушатели не успели раскрыть ртов, как громыхнула дверь вагона, и сумрачного вида усатый мужик принес ведро каши и полмешка хлеба.

– Завтракать, – буркнул он, развернулся и пошел назад.

Публика оживилась, начала гадать, чем и сколько раз их намеревались кормить в дороге.

– Так что же с вашим малышом? – опять пристала Ольга.

– Давайте так, – Арсений заговорщически понизил голос, – я на вас женюсь, а вы за это не спрашиваете больше о младенце.

– Хорошо. – Она оказалась уступчивой. – Гоните колечко.

Арсений рассудил, что дальше