Нэш крепко сжимал ее руками, не желая шевелиться. Их тела все еще были соединены самым естественным способом — они держали друг друга в объятиях. Однако ему не давало покоя выражение ее лица, которое он успел заметить в предрассветном сумраке. Он его когда-то уже видел, но не мог припомнить, при каких обстоятельствах. И это его беспокоило.

В конце концов она отстранилась от него.

— Пора уходить, — прошептала она. — Примерно через час начнут просыпаться дети. Они уже попрощались с тобой. Будет лучше, если тебя уже здесь не будет, когда они спустятся завтракать.

Она поцеловала его, чтобы смягчить неумолимость этих слов и своего взгляда, и даже легонько подтолкнула. Она наклонилась и, подняв с пола сорочку, натянула на себя.

— Ты хочешь позавтракать? — спросила она.

— Нет, — ответил он.

Ему страшно хотелось есть, но выражение ее глаз и бодрый голос встревожили его.

Он поднялся и быстро оделся, все время чувствуя, что она наблюдает за каждым его движением.

Она помогла ему привязать к ноге разрезанный сапог черными ленточками, оставшимися от тех дней, когда она носила траур, и хотя это, наверное, выглядело смехотворно, он об этом даже не подумал.

Он вообще мог думать только о ней: она была слишком спокойна, чтобы он мог успокоиться, а ее великолепные глаза цвета коньяка избегали встречаться с ним взглядом. Однажды в ее взгляде он заметил то ли печаль, то ли гнев, то ли сожаление. Но это выражение промелькнуло так быстро, что он не успел определить, что это такое.

И это тоже не давало ему покоя.

Если бы только она позволила, он снова забрался бы к ней в постель и поцелуями удалил из ее глаз любое выражение, кроме насаждения, но когда он сделал шаг в ее направлении, она подняла руку, предупреждая, что этого делать не следует.

Не потому ли это, что он взял ее девственность? Может быть, ее тревожила возможная беременность?

— Если ты забеременеешь... — сказал он.

— Не тревожься, — ответила она и поспешила к двери с улыбкой, которая должна была придать ему уверенности, но встревожила еще больше. — А теперь ты должен уйти.

Он помедлил, сжимая в руках свою дорожную сумку.

— Я ухожу недалеко.

— Я знаю.

— Уайтторн находится в одном часе ходьбы пешком и пятнадцати минутах езды верхом отсюда.

— Я знаю.

— Так что я говорю не «прощай», а просто «до скорого свидания». — Он надеялся, что это будет первым из многих таких свиданий. — Я буду находиться там по крайней мере в течение нескольких недель, — сказал он ей.

Она кивнула, закусив губу. Глаза ее блестели.

— И хотя я в следующем месяце должен вернуться в Россию... — Он вдруг понял, что не знает, что сказать. — Это не прощание, — решительно повторил он.

—Я знаю.

Улыбнувшись, она приподнялась на цыпочки и снова поцеловала его. Нэш подумал, что именно таким, наверное, бывает прощальный поцелуй.

В ответ он по-хозяйски завладел ее губами и принялся страстно целовать ее, твердо намеренный показать ей тем самым, что он не собирается бросать ее.

О чем, черт возьми, она думает?

Ему обычно хорошо удавалось читать по выражению лица человека его мысли и чувства, что было весьма полезной способностью в его работе, но когда она отступила в сторону, давая ему дорогу, он ничего не смог прочесть по ее лицу.

— Храни тебя Бог, Нэш Ренфру, — прошептала она и осторожно подтолкнула его к двери.

Она закрыла за ним дверь, и он услышал звук задвигаемой щеколды. Он побрел по замерзшей дорожке в сторону дома викария, где стоял в конюшне его конь. Что за дьявол и нее вселился? Ответ пришел сам собой. Во всем виноват он.

Она была девственницей. И поэтому нынче утром была такой эмоциональной, зажатой. Это утро должно бы быть утром после первой брачной ночи.

Нэш, шагая по дороге, почувствовал угрызения совести.

Она понимала, что о браке речи быть не может. Но он, черт возьми, не бросал ее. Как он мог? Она была... она была самым важным из всего, что когда-либо случилось с ним.

Неужели она думала, что он может просто уйти?

Хотя именно это он сейчас и делал: уходил от нее. Уходил, тревожась...

Пропади все пропадом! Он со злостью пнул камешек и чуть не потерял привязанный сапог.

Как все запуталось. Ему не следовало оставаться в коттедже на эту ночь, не следовало принимать ее приглашение перебраться к ней в постель. Но дело было сделано. И сделано хорошо. Так хорошо, что он не мог сожалеть об этом.

Но может быть, она сожалела?

Он остановился, встретившись с отарой овец, и переждал, пока она прошла мимо на узкую лужайку. Пастух кивнул ему, прикоснувшись пальцами к шапке, и Нэш молча ответил таким же приветствием.

Может быть, она вообразила, что он бросит ее и ребятишек? Нет, черт возьми, он успел полюбить эту ребятню. Очень. Первое, что он сделает, приехав в свой дом, он пригласит своего управляющего делами — которого позаимствует у Маркуса, — чтобы основать доверительный фонд для Мэдди и ребятишек.

Далеко ли еще идти до дома викария? У него болели ноги. Его сапоги были предназначены для верховой езды, а не для дальних пеших прогулок по замерзшей земле.

Она будет жить в безопасности на земле одного из поместий Маркуса.

Но почему эти мысли оставляли его таким опустошенным?

В доме викария еще спали. В столь неурочный час никто еще не вставал. Нэш нашел своего коня, Оседлал его и оставил благодарственную записку викарию, написав, что заедет в более подходящее время суток, чтобы поблагодарить его лично. Он оставил также новенький блестящий золотой соверен для грума.

Затем он быстрым галопом направился в Уайтгорн. С наслаждением вдыхая холодный воздух, он наклонился к шее коня, побуждая его мчаться все быстрее и быстрее. Он наслаждался скоростью, искал какого-то освобождения — он и сам не знал, от чего ему хотелось освободиться. За последнюю ночь он столько раз сбрасывал с себя напряжение, что был не вправе требовать чего-то еще. Он должен бы быть умиротворенным и чувствовать себя на верху блаженства, а вместо этого превратился в комок нервов.

Теперь то там, то здесь стали попадаться люди. Сельскохозяйственные рабочие поднимали руку, приветствуя его, как будто были с ним знакомы.

Возможно, его арендаторы. Слава Богу, они были слишком далеко, чтобы разговаривать с ним.

Он мчался галопом до тех пор, пока конь его не обессилел. В мозгу Нэша раз за разом прокручивалась одна и та же сценка в коттедже.

Черт возьми, он пока еще не был готов положить этому конец. Что бы ни подразумевалось под словом «этому».

Впереди, между деревьями, возник Уайтторн-Мэнор, словно плывущий в тумане, задержавшемся в чаше долины.