С началом занятий соседями Бэзила по общежитию «Уайт-холл» оказались Брик Уэйлз и Джордж Дорси; на троих им отвели две спальни и комнату для занятий. До объявления результатов экзамена по тригонометрии ему не разрешалось играть в футбольной команде, но, наблюдая за тренировками первокурсников на университетском стадионе, он понял, что квотербеком реально может стать либо Каллум, прошлогодний капитан команды Андовера, либо парень по фамилии Дацингер, выпускник средней школы Нью-Бедфорда. Ходили слухи, что Каллума, возможно, переведут в полузащитники. У других претендентов, по-видимому, шансов не было; ему не терпелось выйти на поле во главе команды и пробежаться по упругому дерну. Он был уверен, что получит такую возможность хотя бы в отдельных матчах.

За всем этим, как светлое видение, стоял образ Минни: он увидит ее через неделю, через три дня, завтра. Накануне этого события Бэзил проходил мимо спортивной площадки перед общежитием «Хотон-холл» и столкнулся с Толстым Гаспаром, который учился в Шеффе. В первые напряженные недели семестра они почти не виделись, а теперь смогли немного прогуляться.

— В Новую Англию мы приехали все вместе, — рассказывал Толстый Гаспар. — Жаль, что тебя с нами не было. Там такая заваруха случилась. Минни влипла в историю с Малышом Лемойном.

Бэзил похолодел.

— Задним числом мы посмеялись, но тогда она жутко струхнула, — продолжал Толстый. — Минни и Бесси-Белль ехали в одном купе, но Минни с Малышом захотели уединиться, так что после обеда Бесси-Белль перешла к нам в вагон и села играть с нами в карты. А через пару часов я пошел ее проводить, и в тамбуре мы увидели Малыша и Минни, которые ругались с проводником; Минни стояла белая как полотно. Вроде как они заперлись в купе и опустили шторки; обжимались, не иначе. Когда проводник пришел собирать билеты и постучался к ним в дверь, они подумали, что это мы дурачимся, и сначала его не впустили, а когда одумались, проводник уже дошел до белого каления. Он спросил Малыша, чье это купе и женаты ли они с Минни, а иначе по какому праву заперлись на задвижку; тогда Малыш полез в бутылку и начал доказывать контролеру, что ничего тут такого нет. Малыш решил, что проводник оскорбил Минни, и захотел с ним разобраться по-мужски. Этот проводник запросто мог их заложить; ты не представляешь, чего мне стоило замять это дело.

На другой день, мысленно рисуя себе каждую подробность, уточняя каждый повод для ревности, засевшей к него в голове, завидуя даже их единению в тамбуре перед лицом грозивших неприятностей, Бэзил отправился в школу мисс Бичер. Ослепительная и сияющая, еще более таинственная и желанная, чем прежде, несущая свои грехи, как звезды, Минни спустилась к нему в белом форменном платье, и его сердце екнуло от доброты ее глаз.

— Чудесно, что ты здесь, Бэзил. Я потрясена, что ко мне первой приехал поклонник. Все мне завидуют.

С четырех сторон их обступили застекленные двери от пола до потолка. Стояла жара. Еще через три отсека Бэзил увидел другую пару — девушку и, как пояснила Минни, ее брата: время от времени они беззвучно двигались и жестикулировали, такие же ненастоящие в своей тесной оранжерее, как бумажные цветы в вазе на столике. Бэзил нервно расхаживал из угла в угол:

— Минни, когда-нибудь я хочу прославиться… ради тебя. Понятно, что сейчас я тебе надоел. Не знаю, как это случилось, но кто-то вмешался… не важно. Спешить некуда. Но я хочу, чтобы ты… ох… запомнила меня как-то по-другому: постарайся думать обо мне, как раньше, не считай меня очередным отвергнутым воздыхателем. Возможно, в ближайшее время нам лучше не видеться, я имею в виду осенний бал. Знаешь, подожди, пока я не совершу какой-нибудь подвиг или достижение, — тогда мне будет что предъявить, и я смогу сказать, что сделал это ради тебя.

Это был напрасный и жалкий детский лепет. Когда Бэзила от безысходности стали душить слезы, он взял себя в руки. На лбу выступил пот. Бэзил сидел на стуле, а Минни — у противоположной стены, на диване; она уставилась в пол и несколько раз повторила:

— Неужели нельзя просто остаться друзьями, Бэзил? Я всегда считала тебя самым надежным другом.

Встреча близилась к концу; Минни преспокойно встала:

Не хочешь посмотреть часовню?

Они поднялись наверх, и Бэзил без интереса заглянул в темное замкнутое пространство; Минни, живая и благоуханная, стояла в полуметре от его плеча. Когда это замогильное свидание кончилось, он почти обрадовался и вышел из школы на свежий осенний воздух.

В Нью-Хейвене Бэзил обнаружил у себя на столе два письма. Одно извещало, что он провалил экзамен по тригонометрии и не может быть допущен к игре. Во втором была фотография Минни, которая ему понравилась еще в Мобиле и была заказана им в двух экземплярах. Сначала его озадачила надпись: «М. Л. от Э. Г. Л. Б. Поезда вредны для сердца». Затем он вдруг понял, что произошла путаница, и бросился на кровать, сотрясаясь от неудержимого хохота.

Три недели спустя, получив допуск и пересдав экзамен по тригонометрии, Бэзил начал с тоской оглядываться вокруг, чтобы понять, осталось ли для него хоть что-то в этой жизни. Со времени первого печального года обучения в школе Сент-Реджис он не переживал такого уныния, но сейчас, по крайней мере, начал сознавать, что представляет собой Йель. В нем заново пробудились романтические мысли: сперва исподволь, а затем с нарастающей решимостью Бэзил стал погружаться в университетскую атмосферу, которая так долго питала его мечты.

«Хочу возглавить газету „Ньюс“ или „Рекорд“, — октябрьским утром подумало его прежнее воплощение, — хочу выиграть первенство по футболу, хочу стать членом общества „Череп и кости“».

Всякий раз, когда у него перед глазами возникало видение Минни и Лемойна в купе поезда, Бэзил повторял эту фразу, как заклинание. Он сгорал со стыда, вспоминая, как задержался в Мобиле, а дальше следовали длинные вереницы часов, почти совсем не занятых мыслями о Минни.

Бэзил пропустил половину футбольного сезона первокурсников и без особой надежды присоединился к резервным игрокам на Йельском стадионе. Затерявшись в своем черно-белом футбольном свитере Сент-Реджиса среди пестрого разнообразия выпускников сорока школ он с завистью смотрел на два десятка счастливцев в голубой форме Йеля. К концу четвертого дня Бэзил уже смирился со своей скромной ролью, но тут голос Карсона, помощника тренера, вдруг выделил его из толпы статистов.

— Кто сейчас выполнил эти передачи?

— Я, сэр.

— Что-то я тебя не припомню.

— Меня только что допустили к игре.

— Знаешь, как подавать сигналы?

— Да, сэр.

— Тогда веди команду на поле; энды[43]— Кратч и Биспам, таклы…[44]