— Вот, читайте: «Захватят ли Францию большевики?»

— Марго, дорогая, что это за газета?

— Это старая газета 1943 года, в которую я завернула овощи. Она просто была в сумке два года.

— Вы слышите? Но это ведь серьезный вопрос, будет ли Франция под большевиками? Вы случайно не коммунист, молодой человек?

— Вообще нет, но я сочувствую. А вы, мадам, кто? — Тип с ножницами бросил свою жертву и теперь угрожающе приблизился к Мати.

— Я бывшая прима-балерина России. Мне 74 года. Советский Союз является союзником Франции, не так ли? Мой единственный сын, французский журналист, был арестован гестапо. А вы сами, собственно, кто будете?

— Я служу в мэрии этого района.

— Вас выбрали? Покажите документ, что вас выбрали. Или вы сами себя назначили?

— Да вроде нет. Но меня выберут.

— Ну вот, когда выберут, милый, если будет доказано, что эта молодая женщина в чем-то виновата, пусть мэрия подаст в суд. А сейчас разойдитесь. Почти год с войны прошел, а вы все пытаетесь бессудные расправы учинять.

— Правда, правда… — послышался голос в толпе. — Отпустите артистку. Этот тип, я его знаю. Он при немцах полицаем работал. Эй ты, мы тебя знаем, ты был полицаем. Эту еврейскую семью наверху ты выселял?

Толпа теперь стала наступать на типа с ножницами. Двое, державшие Марго, отпустили ее и быстро скрылись за углом.

— Пошли, дорогая, наверх. Они уже сбежали, тоже мне судьи. Успокойтесь, успокойтесь.

Несчастная мадам Арнольд в истерике рыдала на плече у Мати. Половина волос на голове у нее была выстрижена, вторая половина свисала с черепа, как у персонажа из пьесы абсурда.

— Возьмите косынку, отрастут они. У вас такие прекрасные волосы. Бандиты… Они уже ушли, удрали, дорогая, успокойтесь. Андрюша, дай нам по чашечке чая и виски добавь. Вы шли ко мне?

Мадам Арнольд кивнула.

— Я так и поняла. Боже мой, какое счастье, что я быстро вернулась. Я в магазин вышла. Дорогая Марго, вы же были в Испании?

— Не сразу. Сначала я поехала к маме в Нормандию. У нас там дом. Был дом. Его разбомбили. Американская авиация. Это было в ночь с 6-го на 7-е июня в прошлом году. Мы прятались в поле, в канаве. Соседи, женщины, дети и старики, все были убиты. Около 500 человек или больше. Как мы выжили, не знаю. Это был такой кошмар. Потом я поехала в Испанию, к Франко. По глупости вернулась слишком рано. У меня двое детей. Им надо учиться в своей стране. Вот я и вернулась. Мы — совершенно нищие. Все, что у нас было в квартире, разграбили после того, как мужа убили.

— Где же вы живете с детьми?

— У сестры. У нее самой четверо детей. Ютимся в трех маленьких комнатках на летней даче в Рамбуйе. Дом без отопления, с октября по апрель дрожим.

— Выпейте рюмочку, Марго. Вместе выпьем. Это помогает. Успокойтесь, дорогая, я вас пристрою в доме брата моего мужа, Великого князя Бориса. Он сам умер, его вдова Зина очень хорошая. Она очень одинокая. Дом большой. Как стемнеет, так туда и поедем, по дороге заберем ваших детей. Здесь вам не нужно появляться. Сейчас беззаконие повсюду. Де Голль не может справиться. Коммунисты чинят расправы. Разве войну вели за это? Пойдемте в мою комнату, полежите, легче будет, а там все решим.

Слезы душили Марго, плечи тряслись.

— Мати, милая, спасибо. Я сразу знала, как увидела вас, что вы хороший человек.

* * *

— Ужасные времена настали, Андрюша. Налей мне, пожалуйста, рюмочку моего виски.

— Хватит, дорогая, ты очень много пьешь.

— Да нет. Я же, Андрюша, не алкоголичка, это для настроения. Что-то не хватает в душе. Тут одну даму схватили, аристократку, виконтессу, Элизу де Плинваль. Половина обвинений дутых. Она была директором Красного Креста в Шербурге. В нормальных отношениях была с немцами. Ничего больше. Утверждают, что она пятнадцать человек сдала немцам, а когда стали разбираться, то в этом списке какой-то врач, который до войны оперировал ее дочь и сделал калекой, коновал он был, а не врач, какие-то две старушки попали в завещание ее брата, вот такие жертвы. Ее подругу Мари-Луизу Герэ, по прозвищу Мэри-Лу, судили тоже за то, что она была в хороших отношениях с немцами. Ну, героем она не была, но неужели за чашку кофе можно к смерти приговаривать. К смерти — двух женщин! За что? Ну, условно дать могли бы два года: вела себя непатриотично, а то к смерти. Самое главное, что эти пятнадцать человек, которых де Плинваль будто бы выдала, погибли. Тюрьму, где они были, разбомбили. А бомбы были американские. Американцы их убили, их там было 74 человека, среди них эти пятнадцать. Во время оккупации там, это где-то около Шербурга, немцы никого не трогали. За все время и был один инцидент, когда коммунисты-маки убили немецкого солдата, который шел по улице. Кто-то видел, их поймали. Приговорили к расстрелу. Но это в любой стране за такое дело бы приговорили, а тут военное время. Вот такое правосудие. Конечно, Марго здесь оставаться сейчас нельзя. Нужно куда-то уехать. Тут каких-то актеров арестовали, целую группу. Среди них — Саша Гитри. Он, видите ли, ужинал в компании немецких офицеров и сотрудничал в их газетах.

— Мати, у тебя какие-то пронемецкие настроения. Это непатриотично — в такое время ужинать с врагами и сотрудничать в их газетах.

— Абсолютно не пронемецкие, это же правда. Я — против коммунистов. Еще Париж не освободили, а «Ce Soir» на первой странице печатает коммуниста Арагона. Это нормально?

— Сыночек, почитай мне газетки. Ты же в курсе всего. Что-нибудь интересное, про кино, например. Про коммунистов не надо.

— Ну, пожалуйста, тут полно про кино. Ив Аллегре снимет фильм «Такой красивый маленький пляж» с Жераром Филиппом.

— Аллегре? Это который женился на Симоне Синьоре? Она — еврейка по фамилии Каминкер. Они — евреи из Висбадена, но она хорошая женщина и красивая. Евреи иногда бывают хорошими. А что там еще? Ах да, Жерар Филипп — сын директора отеля в Каннах, он там родился. Сам он собирался стать доктором, а стал актером.

— Мам, ну, слушай дальше. Среди 46 712 пассажиров, прибывших из Америки, также голливудские звезды, как, например, Кэри Грант, Кларк Гейбл, Рита Хэйворт, Анатоль Литвак…

— Литвак тоже еврей, он из России, вообще-то он Миша, Михаил Анатольевич, это его в Голливуде сделали Анатолем, но он талантливый. Он у Пабста работал монтажером на «Безрадостной улице», где Грету Гарбо открыли. Я знаю, почему из Миши он стал Анатолем, потому что продюсером «Безрадостной улицы» был еще один Миша, Мишель Залкинд, Михаил Яковлевич, он тоже родился в Киеве и тоже еврей. Литвак сам всего добился. А Мишель Залкинд особого имени не сделал. Никто его не знает. А Рита Хэйворт, дочь испанского танцора, красивая, но пустышка и шлюшка. Потерять такого мужа, как Орсон Уэллс, и связаться с этим восточным плейбоем Али-ханом, она просто дурочка.

— Мама, ты слушаешь, это все сплетни, послушай, Лана Тернер и Джозефина Бейкер тоже прибыли во Францию.