– Операция? Она не сказала, какая именно?

– Сказала, что по женским делам. Вы понимаете, это не принято уточнять в разговорах с мужчинами. Она сказала, что, видимо, пробудет в больнице долго, а потом уедет на родину восстанавливаться.

– Она не сказала, в какой больнице будут делать операцию?

– Нет. Вера просила не навещать ее, потому что, дескать, там очень строгий режим. Ну мы и не навещали.

Бред какой-то! Судя по рассказу Зои-Веры, в этот момент она лежала на операционном столе, где ей изменяли лицо.

– Петр Васильевич, а вы не заметили каких-то странностей в голосе Веры?

– Каких странностей? – не понял он.

– Ну, может, какие-то непривычные интонации, или еще что.

Шовкошитный задумался.

– Вы знаете, – сказал он наконец, – я вспомнил, что тогда обратил внимание на то, что говорила она с небольшой хрипотцой. Но я подумал, что это от болезни.

– Понятно… Значит, после того как Вера заходила к вам в кабинет, в следующий раз вы ее увидели, только когда она пришла увольняться?

Шовкошитный покачал головой:

– Нет. Я ее не видел в тот день.

– Как так? – удивился я.

– Я как раз отъезжал в этот момент. Буквально на час-полтора. За это время она успела уволиться и уйти. Я еще, помню, удивился, что она меня не дождалась. И, главное, потом не позвонила. Исчезла – и все.

– А вы ей тоже не звонили?

– Звонил. Но по телефону ни разу никто не ответил.

Он замолк и вытащил еще одну сигарету.

– Хорошо, но с кем-то она общалась в тот день.

– Ну, конечно. С секретарем нашего отдела кадров. Но она у нас новенькая, пришла сюда уже после ухода Веры.

– А вас не насторожило, что Вера не подходит к телефону?

Он отрицательно покачал головой:

– Она говорила, что собирается ехать на родину, куда-то, кажется, на Северный Кавказ. Поэтому я не придал большого значения тому, что ее нет дома. Скажите, а Вера действительно в тюрьме?

Вместо ответа я вытащил из портфеля фотографию.

– Вы узнаете эту женщину?

Шовкошитный посмотрел на карточку.

– Да, это Вера…

Вдруг он запнулся, будто ему в голову внезапно пришла какая-то мысль:

– Погодите-погодите. Дайте фотографию.

Он покрутил фотографию в руках.

– Это Вера, но.. какая-то не такая, – наконец заключил он.

– Что значит «не такая»? – насторожился я.

– Не могу сказать с полной уверенностью. Что-то в лице изменилось.

– Но вы уверены, что это действительно Вера?

Он кивнул:

– Да. Абсолютно уверен. Видите, вот тут маленькая родинка у подбородка. Это Верина родинка. Ну и взгляд, и вообще. Я ее знаю много лет и уверен, что это она. Но все-таки какая-то не такая. Может, это после болезни?

Я вышел от Шовкошитного уже под вечер. Конечно, пришлось сдержать слово – рассказать ему почти все подробности дела моей подзащитной. Опасаться разглашения тайны следствия или какой-либо другой тайны не приходилось: известно мне было очень мало. Почти ничего.

Воха встретил Яшу в гараже и на удивление был практически трезв. Он разобрал то, что осталось от зебры, на запчасти и сосредоточенно разглядывал кучу деталей.

– Яш, может, давай тебе мотоцикл из этого барахла соберем?

– Где одноглазый? – Яша сгорал от нетерпения, в нагрудном кармане куртки лежала коробочка с заветным глазом, и ему не терпелось его примерить. План в его голове созрел уже очень давно и был на удивление прост.

Воха обтер руки промасленной тряпкой, чтобы удобнее было жестикулировать:

– Нашел я его за Объездной. Гляжу, типа, трактор стоит, в кузове зебра, у меня тут сердце зашлось. Тяжело, блин, в деревне без нагана. Я бы этим сволочам руки бы поотрубывал, в натуре…

– Наганом-то, – прервал Яша друга, пока тот окончательно не разошелся и не пошел крушить все направо и налево.

– Наганом? Легко! Ну я и говорю. Трактор, типа, стоит, а этот придурок в поле цветочки нюхает. Типа, на сексуальное свидание приехал. Я к нему. За машиной говорю, типа, приехал и за тобой, кореш. А он, типа, чекист. Кто да что… Да, короче, другой человек ему стрелку забил. Ну, я ему растолковал, в натуре. Кто есть ху. Он, типа, поверил, только, говорит, без трактора не поеду. Уведут. Пристроили мы эту арбу на стоянку, ну и, значит, сюда. Я пацанам-клиентам сказал, что у меня, типа, отгулы, и давай зебру выхаживать. Поселил этого кренделя в гараже, как ты просил. А он ночь поспал и свалил. Надо, говорит, трактор проведать. Свалил, и с концами. Не объявлялся, в натуре. Только вот шмотки бросил, может, вернется или по типу того…

– Пили много? – поинтересовался Яша.

– Да этот придурок трезвенник. – От возмущения Воха сложил пальцы веером и замахал ими перед лицом товарища. – Бомж – трезвенник! Отпад, в натуре!

Яша осмотрел оставленные Михалычем шмотки: разводной ключ, термос, мешочек с махоркой, противогаз – и с сомнением покачал головой:

– Может, и не вернется…

– Ну а бабки? Я же ему только половину отстегнул. Он что, чисто, такой бескорыстный?

– Да мне, понимаешь, он срочно нужен.

– Тебе что, типа, бомжей мало? Спустись в метро и выбери, в натуре, любого.

Яша отмахнулся:

– Ты тут закончил?

– По типу того. – Воха досадливо поморщился.

– Поехали покажешь стоянку.

Трактора на стоянке не оказалось. Кассир, потребовав десятку на мороженое, объяснил, что трактор отчалил вчера днем и направился в город. Больше он ничего не знал.

Как искать бомжа в десятимиллионной Москве, если у него нет ни друзей, ни знакомых, ни родственников? Бегать и спрашивать у прохожих: «Извините, вы тут бомжа с трактором не видели?»

Так и в кутузку угодить недолго. Кстати, он, вполне возможно, уже там и сидит.

Яша мобилизовал все свои связи. Попросил коллег, которые специализировались на уголовной хронике, чтобы те по своим каналам выяснили, не задерживали ли в последние два дня в городе мужчину лет пятидесяти, одноглазого, на тракторе. Коллеги косились на него подозрительно, но он наплел им с три короба, типа того, что это никакой не бомж, а британский тележурналист, который приехал делать материал «На дне России» и решил вжиться в образ. Но что-то у него не заладилось, и он пропал, растворился. И теперь грядет международный скандал.

Не поверили. Но обещали помочь.

По милицейским сводкам за последние двое суток задержаны за бродяжничество четверо одноглазых бомжей, но никто из них даже не пытался заявить, что он британский журналист.