– Самый распространенный размер, – заметил я.

– Вот именно, – обреченно подтвердил Носов и продолжал: – След от резиновой рифленой подошвы. Больше ничего нет. Следов борьбы на теле нет. Хотя медики утверждают, что убитая незадолго до гибели вступала в половой акт. Во влагалище и во рту обнаружены следы спермы.

– Что-нибудь дала экспертиза? Я имею в виду и криминалистическую и медицинскую.

Носов хмыкнул:

– Мне говорили, что вы раньше следователем работали. Значит, должны знать, сколько времени у нас экспертизу делают.

Мы позвонили в дверь. Открыла та же древняя старушка. Увидев нас, она широко распахнула дверь и вытянулась по стойке «смирно», беспокойно оглядываясь по сторонам. Мы прошли по коридору и остановились перед дверью. Она была забита двумя досками крест-накрест.

– Пришлось принять меры предосторожности, – сказал Носов в ответ на мой недоуменный взгляд, – в коммуналке пять семей, и у всех проблемы с жилплощадью. Займут, и все, даже не посмотрят, что здесь человека убили. Не могу же я у дверей пост выставить!

С трудом оторвав доски, мы вошли в комнату.

Если не считать большого пятна запекшейся крови на полу, ничто не свидетельствовало о том, что здесь произошло убийство. Комната как комната. Ничего особенного. Круглый обеденный стол у стены, несколько стульев с гнутыми спинками. Письменный стол у окна, несколько картин, явно авторства Филимоновой, на стенах. Старый диван, на котором валялась скомканная одежда убитой, допотопный буфет с посудой за помутневшими от времени стеклами.

– Насколько я помню, на столе никаких следов попойки или хотя бы чаепития не было?

Носов покачал головой:

– Нет. Судя по всему, они не ели и не пили. Правда, на столе обнаружено пятно от вина, оставленное донышком бутылки, но совершенно не факт, что это пятно появилось именно в день убийства.

– Какое вино?

Носов улыбнулся:

– Ждем результатов химической экспертизы.

Единственным предметом интерьера, который выделялся из старых и ветхих вещей, был импортный телевизор. На нем лежал толстый слой пыли, впрочем, как и на всех остальных вещах. Было видно, что хозяйка не утруждала себя частыми уборками.

– А как с отпечатками пальцев?

– Глухо. Преступник перед уходом стер их отовсюду.

– А старуха приметы какие-нибудь сообщила?

Носов обреченно покачал головой:

– Бабке под девяносто. Видит плохо, кроме того, разумеется, с памятью плохо. Она даже не помнит, высокий он был или маленький.

– А что вообще соседи о ней говорят?

– Ничего. Филимонова вела замкнутый образ жизни. Судя по всему, она была тихой пьянчужкой. Не безобразничала, не хулиганила. В свою очередь исправно убиралась в местах общего пользования, хотя соседи на кухне ее видели редко. Они больше вспоминают ее бабку, которая и оставила Филимоновой эту комнату в наследство. А приехала Лена из Греции, где развелась с мужем. Единственная полезная информация, которую они сообщили, это то, что к Филимоновой мужчины захаживали частенько. Почти каждый день кого-то нового приводила. Соседи подозревают, что она подрабатывала проституцией.

Он вздохнул.

– И, надо сказать, нам это никак не поможет. Больше мужчин – больше возможных претендентов на роль убийцы. Причем, где она ловила своих клиентов, кто ее сутенер и был ли он у нее вообще – неизвестно.

– А записные книжки проверяли?

– Да. – Носов вытащил из портфеля и подал мне потрепанный блокнот. – Только там, по-моему, ничего интересного.

Я пролистал пожелтевшие страницы старой записной книжки. В большинстве своем они были чистыми – друзей и знакомых у Филимоновой, видимо, имелось немного. Я, конечно, сразу просмотрел буквы "В" и "К". Меня ждало разочарование. Никаких следов телефона ее подруги не было.

Представьте мое удивление, когда на страничке с буквой "З" я прочитал «Зоя Удогова» и домашний телефон моей подзащитной!

– Еще что-нибудь интересное среди вещей было?

– Нет. Впрочем, посмотрите сами. Может, чего и найдете.

Ящики письменного стола были забиты всякой всячиной – лежалыми бумажками, пустыми гильзами из-под губной помады, флакончиками с засохшим лаком для ногтей. Я перерыл все ящики, пока не нашел кое-что поинтереснее – старый полиэтиленовый пакет с фотографиями. Но к сожалению, ни на одной из них не была изображена Зоя-Вера. В основном они запечатлели Лену с черноволосым смуглым и кучерявым парнем где-то явно не в России. Очевидно, это были остатки ее греческого замужества.

Я осмотрел буфет, заглянул в диван, пошарил в карманах одежды. Ничего интересного. Кроме того, все это уже сделал до меня Носов.

– И что вы собираетесь предпринять дальше? – спросил я у Носова, когда мы уже вышли из дома.

Конечно, отвечать он был не обязан, тем более мне, адвокату. Но указания, данные Грязновым своему подчиненному, опять сделали свое дело.

– Дождусь результатов экспертизы, – довольно неуверенно ответил Носов, – поговорю с людьми, имена которых значатся в книжке. Может, следок покажется. Тогда делом вплотную займется прокуратура.

Мы попрощались, и я обещал ему позвонить, если узнаю что-то интересное. Кажется, он не совсем понял, что я имел в виду…

Дело становилось все более интересным. Скажу честно, после того как я увидел в записной книжке Лены Филимоновой запись о Зое Удоговой, моя уверенность в правдивости рассказа моей подзащитной пошатнулась. Но все требует доказательств. И в том числе существование Зои Удоговой. И кстати, Веры Кисиной.

Я начал с того, с чего нужно было начинать, – с домоуправления. Заведующая долго отказывалась, но потом все-таки показала мне запись в домовой книге, согласно которой по адресу, где проживала моя подзащитная, жила гражданка Удогова Зоя Умалатовна. То же самое мне сообщили в милиции – Удогова была прописана там три года, то есть с тех пор, как приобрела эту квартиру. Мне показали даже фотокарточку – на ней безусловно была Зоя-Вера. В районной поликлинике я держал в руках ее медицинскую карточку, заведенную довольно давно.

В Центральный банк идти не было смысла: все документы, подтверждающие то, что Зоя Удогова там работала, имелись в деле. Ну какие еще нужны доказательства для того, чтобы удостоверить факт существования Зои Удоговой? Как ни жаль, я чувствовал, что в конце концов придется признать, что моя подзащитная лгала… Кстати, нигде не упоминалось ни о каком сыне. Зоя Удогова, судя по официальным документам, была бездетна.

Обойдя все эти учреждения, я понял, что больше нет смысла искать новые подтверждения существования Зои Удоговой. Это было бы просто глупо. Но если Зоя Удогова – это действительно та женщина, что сидит в Бутырке и пытается вешать лапшу на уши следователям и адвокатам, то самым верным доказательством ее лжи должно стать существование другой женщины – Веры Кисиной. И если я найду настоящую Веру Кисину, то отпираться ей будет бессмысленно…