- И куда ж нам плыть? - спросил ее я. - В другой кабак?

- Домой, мальчуган, поехали-ка домой, - засмеялась Анетта. - Притомилась я что-то.

- Домой - это куда же?

- Ко мне домой. Я нынче одна, мы с тобой будем вдвоем, и никто нам не помешает…

Мы всегда как-то легко и просто говорили о ее семье - муже и сыне. Она при этом не испытывала никакой неловкости, я - никакой ревности. Как-то так устроилось, что они нам не мешали, да и мы старались доставлять им минимум неудобств. Кстати, однажды я вдруг услышал, что она и своего сына называет «мальчуган». Вот такая она, моя Анетта.

[23]

Дома она, разумеется, по-американски сразу отправилась в ванную - смывать тяготы и грехи прошедшего дня. А я устроился на кухне.

Раньше несколько раз я бывал тут, даже ночевал, но никуда, кроме ванной, кухни и гостиной, не заходил, потому что чувствовал себя все-таки неловко, будто тать в ночи.

Я уже заваривал любимый «Earl Grey» Анетты, когда на мой мобильник позвонил Сережа Прядко.

- Валь, ты там как? Новости есть?

- Какие? - удивился я.

- Какие-какие! По делу этого твоего дружка…

- Ты меня об этом спрашиваешь?

- А кого мне еще об этом спрашивать? Ты знаешь, что тут у нас творится?

- Догадываюсь. Очередной сумасшедший дом.

- Вот именно! Наверху что-то переигралось, понимаешь? То мне говорили: давай бросай оперов на другие дела, да поскорее… А теперь вдруг требуют, чтобы они поработали еще, тщательно изучили все обстоятельства, особенно подозрительные… Ну, это не по телефону.

- А что случилось-то?

- Да не знаю я! Может, из-за того, что ваша журналистская шатия-братия подняла шум. А может, откуда-то сверху подуло. Я в такие высокие материи не вникаю. Так у тебя что-нибудь есть?

- У меня?

Я валял ваньку, пытаясь сообразить, что можно сказать Прядко, а чего пока не стоит.

- Валь, мы же с тобой договаривались, - укоризненно сказал Сережа. - Я с тобой, как с товарищем, а ты темнишь, жмешься… Я же чувствую!

Я понял, что перестарался. А Прядко вдруг сказал:

- Если хочешь знать, до моего сведения довели, что бывший сотрудник прокуратуры Ледников В.К. предпринимает некие усилия по этому делу… То ли для того, чтобы самостоятельно расследовать его, то ли для того, чтобы запутать и затруднить, насколько возможно, ход расследования, потому как он имеет к нему некое отношение… Вот так, друг ты мой ненадежный.

- Вот даже как! - Я был по-настоящему ошарашен.

- Да так. И мне дано указание хорошо поработать с тобой… Понимаешь? Тебе это надо?

Нет, мне этого было не надо. Оказаться под давлением Сережи Прядко - удовольствие сомнительное.

- Пытать будешь?

- Ну, не сразу, - хохотнул Прядко. - Действовать будем в рамках социалистической законности. Была такая, помнишь?

- Еще как.

- Валя, ты еще одно обстоятельство прими к сведению. Кое-что мы уже узнали. У него, у Веригина, любовница есть. Он тут в Киев мотался, вроде бы репортажи писать, но зачем-то туда в это же время приезжал один бывший сотрудник прокуратуры… Тебе его назвать?

- Так-так-так, - сообразил я. - Значит, если не пытать, то шантажировать будете…

- А ты не доводи до греха, - довольно резонно ответил он.

И добавил:

- Не маленький уже. Ты же знаешь, что начинается, когда начальство вмешивается.

- Да знаю. Когда увидимся для разговора?

- Да хоть сейчас.

Я обернулся и увидел Анетту. Она стояла в дверях в белоснежном махровом халате, весьма величественном на вид.

- Да нет, - сказал я Сереже, - сейчас не получится. У меня тут есть магнит попритягательнее, - добавил я специально для Анетты. И даже улыбнулся ей. - Давай завтра с утра.

- С самого утра, - полуофициальным тоном уточнил Прядко. - В девять ноль-ноль, а то знаю я твое утро. Давай.

Он отключился.

Я положил мобильник на стол и подошел к Анетте. Под своим величественным халатом она была еще мокрая. Но взгляд у нее был серьезный.

- Кто это был? - быстро спросила она.

- Сережа Прядко, он работает в милиции. Мы с ним когда-то сотрудничали.

- А что это за разговоры про пытки и шантаж?

- Да шутка это, неужели не понятно? - сказал я, пытаясь поцеловать ее в мокрую шею.

Она одним решительным движением выскользнула из моих рук и села за стол.

- Так что он от тебя хочет? - серьезно спросила она.

И тут я подумал, что Разумовская каким-то образом странно вовлечена в это дело. Вернее, не вовлечена, а имеет отношение. Что-то она знает, чего не знаю я.

Я уселся напротив нее, налил чаю ей и себе.

- Так чего он хочет? - нетерпеливо спросила она.

- А чего он может хотеть? Чтобы я рассказал ему что-нибудь про дело Веригина. Его начальство что-то стало душить.

- Господи, я же просила тебя! - раздраженно воскликнула Разумовская. - Я же просила тебя не лезть туда.

И я тоже разозлился. Надоело. Подумаешь, сотрудник секретных служб! Им, понимаешь, что-то известно, а ты должен им лишь внимать, раскрывши рот.

- Во-первых, - жестким голосом сказал я, - никуда я не лезу. Но погиб мой друг, и я хочу знать, что с ним действительно произошло. Тем более что меня могут обвинить в том, что я как-то к этому делу причастен.

- А ты-то тут при чем?

- А при том, что в Киеве я пытался раздобыть у него кое-какие сведения, связанные с публикацией серьезного компромата. Всего-навсего. А после этого все и случилось. Извини, но любой начинающий следователь свяжет эти два сюжета воедино. А Сережа Прядко не начинающий. Если его ткнут носом и скажут «Пошел!», он пройдет весь путь до конца. Поэтому я должен знать, куда оказался втянут волею пославшего меня в Киев Бегемота. А может, и не только его волею?

Разумовская слушала меня, уставившись в чашку, напряженно и не перебивая.

- Во-вторых, я не лезу туда, меня туда просто пихают. Я только и слышу со всех сторон - ты же занимаешься этим, ты же там раскручиваешь!.. Мне чего-то рассказывают, чего-то объясняют, вот я и пытаюсь сложить все воедино. Осколки в картинку. Считай, что это профессиональное любопытство. И в-третьих…