За ее спиной открылась дверь.

Она ничего не услышала, но почувствовала едва уловимое движение воздуха. Затылком женщина ощущала чье-то молчаливое присутствие. Некто или Нечто, раньше сон не посещавшее, стояло на пороге и наблюдало за ней. Почти ничего не изменилось и вместе с тем изменилось все.

Александра чувствовала, как тает время сна, размягчается и утекает, словно слой пожелтевшего лака, протертого растворителем. Вот наступил миг, когда картина должна была погибнуть, а художница – в сотый раз ужаснуться своей неосмотрительности. Из-за того, что она по неопытности неверно определила состав красок, которыми было написано полотно, и толщину лакового покрытия, живописный слой погиб… Так произошло и теперь, но ужаса Александра не испытала. Она понимала, что настоящее зло, которого следовало бояться, молчаливо ожидало у нее за спиной, никак себя не проявляя.

Медленно, пытаясь не выдать волнения, женщина обернулась. Она не решилась бросить на дверной проем прямой взгляд и взглянула вскользь, тут же отвернувшись, делая вид, что ничего и не пыталась рассмотреть. Но увидеть Александра успела достаточно.

На пороге стоял адвокат. Он выглядел точно так же, как в тот миг, когда появился в дверях ее мастерской на Китай-городе. Холеное полное лицо, дорогой костюм под распахнутым коротким замшевым пальто, бордовый галстук с «искрой», виднеющийся из-под шелкового кашне. Но взгляд, прежде сверлящий и наглый, погас, стал пустым и стеклянным. Мужчина стоял в застывшей, принужденной позе манекена. Александра, оцепенев, наблюдала за ним уже в упор, убеждаясь, что тот ее не замечает.

«Да ведь это призрак, он мертв, – сказала она себе, наблюдая за человеком на пороге. – Он исчез наяву, а теперь нашел меня во сне, каким-то образом напал на мой след. И теперь он сможет приходить в этот проклятый сон, как к себе домой!»

За спиной мужчины виднелся темный коридор. В этом сне Александра никогда не поворачивалась к двери, она даже не знала, была ли та заперта. Скорее всего, заперта, она всегда работала при закрытой двери и открытой форточке, из-за вони растворителя. Сейчас женщина видела кусок коридора и с уверенностью могла сказать, что он не имеет отношения к квартире ее родителей. Но ей был определенно знаком этот узкий коридор-кишка, оклеенный старыми зелеными обоями, с отслоившимися замасленными углами. В следующий миг женщина узнала его. «Коридор из квартиры на Арбате, у Тихоновой. Две квартиры совместились». Если бы ее спросили, где именно она находится, Александра не смогла бы ответить. Она находилась в особом пространстве сна, где действовали свои законы, лучи света преломлялись иначе, привычная перспектива искажалась, меняя предметы, их свойства и сущность до неузнаваемости.

В этот миг по коридору, за спиной адвоката, быстро прошел человек. Мужчина или женщина, Александра не успела рассмотреть. Мелькнул силуэт, пятно лица, на мгновение попавшее в полосу падающего из комнаты света. Фигура адвоката передернулась – вся разом, как не может передернуться человек, а лишь его отражение в воде. Обстановка комнаты тем временем торопливо растворялась, текла бесформенными цветовыми пятнами, словно на этот раз Александра промыла растворителем не холст, а весь мир своего кошмара. Женщина проснулась.

Обнаружив себя в чужой комнате, на не застеленной кушетке, полностью одетой, она в первую секунду не могла вспомнить, как сюда попала. Потом рывком села. Сердце заколотилось, подпрыгивая к горлу. Сон продолжался в реальности, сменив общую обстановку, но повторяясь в деталях.

Посреди комнаты, спиной к ней, стоял мужчина. Прямой, неподвижный, он остановился перед стулом, на котором был установлен этюд Болдини. Услышав шорох за спиной, мужчина обернулся. Александра глубоко, судорожно вздохнула, увидев при свете настольной лампы его лицо.

– Что случилось? – спокойно спросил мужчина. – Я вас напугал?

– Нет… – с запинкой выговорила художница, не сводя с него глаз. – Вы… Петр?

– Да, Валера сказал мне, что вы у нас заночуете. Я его только что сменил, он пошел спать. Да и вы спите себе, я так зашел, на огонек. Хорошая картина, правда?

– Картина отличная. – Александра машинально провела рукой по растрепанным коротким волосам, слежавшимся от сна. Взглянула на часы в углу. Стрелки на бронзовом циферблате показывали без пяти шесть. Она не могла поверить, что проспала почти три часа, ей казалось, что прошло не больше десяти минут.

– А что вы так испугались? – Петр улыбался, явно рассчитывая на продолжение беседы. – У вас были такие глаза, будто вы, ну, минимум, черта увидели!

Александра тоже вынужденно улыбнулась. Она никак не могла прийти в себя.

– Это спросонья, – пояснила она, – я очень глубоко заснула.

– А я, мерзавец, вас разбудил! – весело продолжал Петр. – Извините, ради бога. Досыпать будете или я сварю кофе, поболтаем?

– От кофе не откажусь… – неуверенно проговорила художница. – Все равно уже не усну.

А когда мужчина вышел из комнаты, снова провела ладонью по волосам, будто пытаясь таким ненадежным способом вместе с прической привести в порядок идущие вразброд мысли.

«Это просто невероятно! Немыслимо! Такое сходство! В первый миг мне показалось, что передо мной – Гаев! Только тот седой, а этот брюнет. Петр с Валерием родные братья?! Между ними ничего общего!»

Когда она выходила из комнаты, часы пробили шесть. Женщина остановилась на пороге, чтобы дослушать последний удар. Но больше эти звуки ее не успокаивали. Умиротворенное чувство, возникшее среди ночи так необъяснимо, так же беспричинно исчезло. Наступил новый день, и первым, что он принес, была новая загадка, а любая загадка теперь вызывала у женщины только тревогу.

Она чуть не на цыпочках прошла по темному коридору, постояла секунду, прислушиваясь, у застекленной двери спальни. Сквозь матовые стекла по-прежнему пробивался размытый свет красного ночника. Оттуда не доносилось ни звука. Умывшись в тесной ванной с растрескавшимися, окрашенными мрачной зеленой краской стенами, Александра прокралась обратно по коридору на кухню, где ее уже ждал Петр.

– Ранние мы пташки, – жизнерадостно говорил он, наливая кофе в керамические кружки и ставя одну перед гостьей. – Ну, кто рано встает, тому Бог подает. Я тут, собственно, и не живу. Сейчас убегаю.

– Как ваша мама себя чувствует? – осведомилась Александра, разглядывая усевшегося напротив мужчину и не переставая удивляться его невероятному сходству с антикваром из Риги.

Цепкая память художницы хранила все подробности строения лица Гаева, и сейчас сверяла один параметр за другим, отмечая полное или почти полное сходство. Высокая переносица, широкий лоб с двумя небольшими залысинами по бокам, широко расставленные голубые глаза льдистого оттенка… Правда, Гаев носил окладистую черную бородку, почти совсем не поседевшую, в отличие от шевелюры, а Петр брился. Кроме того, молодой человек (с виду ему казалось лет тридцать) был заметно полнее. Но на этом различия заканчивались.