– Лан, хватит жалеть себя, – ответил Фулкром. – Тебе дали отличный шанс. Не трать время на гнев и обиды.

– Да ты хотя бы представляешь, – сорвалась она, – через что я прошла в жизни?

– Не стану делать вид, будто чувствую твою боль, но твое досье я читал. И я в курсе твоих секретов, если ты об этом.

Она откинулась на спинку стула, обезоруженная невысказанной угрозой разоблачения. Любой намек на такую возможность действовал на нее как пощечина.

Фулкром подался вперед и сжал ее ладонь в своей. Его темная румелья кожа была толстой и шероховатой на ощупь, но почему-то от его прикосновения она почувствовала себя особенно женственной, и ей стало так приятно, что она даже прогнала невесть откуда взявшееся чувство вины.

– Извини меня, – сказал он. – Слушай, не беспокойся, я ничего никому не скажу – что было, то прошло, и ни к чему ворошить старое, так я считаю. – Его голос стал очень нежным. – Твою тайну могут разоблачить либо культисты, либо сам император и его агенты. Иными словами, у тебя нет выбора. Тебе дали шанс, дали работу, и тебе остается только воспользоваться и тем и другим.

«Что ты на самом деле обо мне думаешь?» – вдруг захотелось ей спросить. В этот момент Лан чувствовала себя уязвимой и несчастной, как никогда. Она вздохнула.

Официантка принесла их заказ и ушла.

– Я о себе-то едва могу позаботиться, не говоря уже о других. Просто я не гожусь в героини.

– А придется стать ею, – ответил Фулкром. – Потому что ты нужна этому городу.

Она задумалась над его словами.

– Я всего боюсь. Боюсь опасностей, боюсь оступиться, упасть и умереть. А еще меня пугает то, что ты так много обо мне знаешь, и… ну, в общем, что ты обо мне думаешь? – Последние слова она произнесла шепотом, окинув взглядом окружающие столики, – вдруг кто-нибудь подслушивает. – Мне нужно знать, я для тебя настоящая или нет? Мое прошлое влияет на твое отношение ко мне?

Фулкром терпеливо вздохнул.

– Мир не черно-белый, это я знаю точно. В нем есть женственные мужчины и мужеподобные женщины, а также большое количество промежуточных вариантов. Мне понятно, почему ты беспокоишься. Но честное слово, у тебя нет для этого никаких причин.

Его ответ показался ей удовлетворительным, хотя она и не услышала от него того, что хотела услышать.

– Опасность для меня заключается в том, что ты знаешь обо мне все, а я о тебе ничего. Ты никогда не говоришь о себе.

Некоторое время Фулкром глядел на нее с изумлением, и она уже испугалась, не зашла ли она слишком далеко. Ею начало овладевать смущение.

– Прости, я не хотела показаться навязчивой, и если я нарушила какую-то профессиональную границу…

– Нет, – ответил Фулкром, по-прежнему глядя на нее широко раскрытыми глазами. Вдруг он неловко усмехнулся. Плохой знак. – Нет, просто я слишком долго не мог для себя кое-что решить.

– Что? – спросила она.

С минуту он смотрел в стол.

– Ну скажи, – нервно поддразнила она его.

– Ты напоминаешь мне мою бывшую – покойную – жену. Она часто говорила мне, что хочет узнать меня, что я скрытный и больше интересуюсь чистотой в доме, чем ею. – Тут он вскинул глаза, явно оценивая, верит она ему или нет, и продолжал: – А у тебя глаза как у нее.

– О… – Какого он ждет ответа? И вообще, хорошо ли это? «Такие же глаза… Значит, она была человеком». – Ладно, ты тоже имеешь право на секреты, не обязательно рассказывать мне все.

Он уставился в свой стакан.

– Да нет, все в порядке. Ты права: как можно доверять тому, о ком ничего не знаешь? Моя жена умерла несколько лет тому назад. Ее застрелили из арбалета при ограблении магазина.

– Я… мне очень жаль. Она тоже служила в Инквизиции?

– Нет, просто оказалась не в том месте в неудачное время. Не знаю почему – может быть, потому, что ее нашли на месте преступления, – ее объявили соучастницей. Ну, жена следователя Инквизиции и все такое.

И Фулкром перешел на другую тему. Он говорил о разных банальностях, о своей работе в Инквизиции, о преступлениях, которые он раскрывал, и о том, как из-за своей преданности работе он так и не нашел другую жену. В паузах он осторожно пил чай и аккуратно вытирал губы салфеткой. В Инквизицию он пошел потому, что в детстве любил слушать истории о следователях, которые рассказывали ему родители. Похоже, румели гордились тем, что насаждение закона и порядка – их прерогатива.

– Наверное, это плохое утешение, Лан, но наш мир то и дело подбрасывает нам разные штуки, одна гаже другой. Многие предпочитают делать вид, будто ничего не замечают, концентрируясь целиком на своей жизни, но нам при нашей работе приходится всегда смотреть правде в глаза. – (Пауза.) – Хотя твоя жизнь до сих пор тоже была не сахар, так ведь? Полагаю, положение Рыцаря для тебя одно из самых надежных в жизни.

– Больше всего меня беспокоит не то, что я делаю, а то, что я боюсь быть тем, кто я есть, боюсь быть на виду у всех, боюсь становиться узнаваемой. – Лан помолчала. – Я знала еще двоих трансвеститов, когда работала в цирке. Там хорошо было прятаться. Конечно, наши взгляды не всегда совпадали, но и ненависти между нами не было.

– Что с ними случилось? – спросил Фулкром.

– Одну убили, – ответила Лан. – Группа мужчин напала на нее, чтобы изнасиловать, и так узнали, кто она. Тогда ее затащили в болото и там убили – закололи ножами – просто за то, что она не попадала ни в какую категорию; а может, и потому, что она оказалась не тем, что им было нужно. Эти мужчины чувствовали к ней отвращение. Им было противно оттого, что она была другой. – Лан чувствовала, что говорит как в забытьи, но так было нужно – это помогало смыть излишек эмоций и сохранить трезвый рассудок. – Это случилось в одном провинциальном городке, где цирк был с гастролями. Другая трансвеститка видела, что произошло, но никому ничего не сказала – она сама пряталась. А когда цирк стал снова переезжать, то уже поздно было что-нибудь делать. Ты наверняка и сам знаешь, что порой творится в этих заштатных городишках.

– А как же ты узнала – ну, про то убийство?

– Другая девушка сказала – она потом нагнала наше шоу. Но это было уже несколько недель спустя. Она умоляла хозяина вернуться и сообщить о преступлении военным, чьи посты были выставлены вдоль большой дороги, но ему было плевать. Он сказал, что ему не впервой терять артистов, так что одним больше, одним меньше, какая разница? Я была слишком напугана, чтобы пытаться как-то повлиять на ситуацию. Та, другая девушка потом снова сбежала. Я ее больше не видела. Мне до сих пор стыдно за тот случай, я чувствую себя ужасно виноватой, но тогда мне больше всего хотелось спрятаться и сидеть тихо. Я боялась, что и со мной случится что-нибудь подобное.

Лан смотрела на него в упор, а он смотрел на нее так, словно не знал, что сказать. Потом он покачал головой и взял ее руку в свои ладони.